Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— Да, пан Влк… Кх-кх… Простите.

— На этот раз еще прощаю. В следующий — убью.

…Tempora cum causis Latium digesta per annum lapsaque sub terras ortaque signa canam…

Ученики коллегиатской школы Святого Креста в Ополе получили на сегодня в качестве задания «Fasti» [595] «Фасты» — произведение с описанием римских религиозных праздников. Овидия. От Млыновки доносились крики рыбаков и визги ругающихся прачек. Вендель Домараск, magister scholarum , убрал в тайник донесения агентов. Содержание большинства рапортов беспокоило.

Что-то надвигалось.

«Тип со стальными глазами, — подумал Вендель Домараск, — ох будут из-за него неприятности. Я понял это сразу, как только его увидел. Ясно, зачем его прислали. Это убийца. Террорист, тайный убийца. Присланный для того, чтобы кого-то прикончить. А после этого всегда начинаются облавы, развязывается дикий террор. И нельзя спокойно работать. Шпионство требует покоя, не терпит насилия и суматохи. Особенно же оно не любит людей для специальных заданий. Почему, — магистр оперся подбородком на сплетенные пальцы, — почему он спрашивал о Фогельзанге?»

— Фогельзанг. Вам о чем-нибудь говорит это название?

— Разумеется. — Домараск взял себя в руки, не позволил себе никак выразить волнение. — Естественно, говорит.

— Посему слушаю.

— Криптоним «Фогельзанг», — магистр постарался, чтобы его тон был деловым, а голос равнодушным, — придали тайной группе для специальных действий, подчиняющейся непосредственно Жижке. У группы был координатор и связной. Когда он погиб при странных обстоятельствах, контакт прервался. Фогельзанг попросту исчез. Я получил приказ группу отыскать. Предпринял действия. И поиски. Безрезультатно.

Он не опустил глаз, хотя стальные глаза кололи как иглы.

— Факты мне известны. — В голосе пришельца не было и следа возбуждения. — Меня интересует ваше личное мнение касательно этой проблемы. И выводы.

«Выводы, — подумал Домараск, — уже давным-давно сделаны. И сделал их Флютек, Богухвал Неплах, который сейчас лихорадочно разыскивает виновных. Потому что Фогельзанг, и это никакая не тайна, получил из Табора фонды. Колоссальные деньги, которые должны были послужить финансированию «специальных операций». Деньги явно были слишком большими, а завербованные в Фогельзанг люди чрезвычайно специфичными. Эффект: исчезли деньги, исчезли люди. И скорее всего исчезли безвозвратно».

— Связной и координатор Фогельзанга, — сказал он, поторапливаемый, подгоняемый взглядом, — был, как я сказал, убит. Обстоятельства убийства были не только загадочными. Они были угрожающими, а слухи превратили их прямо-таки в кошмар. Страх перед смертью может пересилить лояльность и приверженность делу. При большой тревоге за жизнь о лояльности забывают.

— О лояльности забывают, — медленно повторил пришелец. — Вы о своей забыли бы?

— Моя непоколебима.

— Понимаю.

«Надеюсь, так оно и есть, — подумал Домараск. — Надеюсь, он понял. Потому что я знаю, какие в окружении Прокопа и Флютека ходят слухи о предательстве, о заговоре. Заговор — это хорошо. Формируется некая секретная «специальная группа», в нее завербовывают исключительных мерзавцев, которые при первом признаке опасности дезертируют, уворовывая доверенные им деньги. А потом их хозяева начинают вынюхивать заговоры.

И высылают в Силезию убийцу».

Прачки над Млыновкой ругались и обвиняли одна другую в проституции. Рыбаки ругались. Ученики декламировали Овидия.

«Интересно, — подумал магистр, прикрывая окно, — где сейчас этот тип?»

— Ты знаешь эту женщину? — спросил друга Парсифаль Рахенау. — И эту девушку?

— Ты же видел, что я с ней здоровался, — проворчал, немного ослабив пояс, Генрик Барут по прозвищу Скворушка, — что в ручку чмокал. Думаешь, я привык чужие бабьи руки целовать? Это моя тетка, Грозвита, должно быть, едет куда-то. А та толстощекая — ее служанка. А та, что в чепце, — ее экономка.

— А девушка?

— Теткина дочка, моя кузинка, стало быть. Тетка — жена моего дяди Генрика, который в Смарховицах сидит и которого звать Гейеманом, и не того Генрика, с Голой Горы, по прозвищу Журавль, а того третьего, младшего брата отца, которого зовут…

— Генрик, — угадал не отрывавший глаз от светловолосой девочки Парсифаль Рахенау.

— Ты его знаешь? Значит, все в порядке. Значит, он — мой дядька, тетка — его жена, а девчонка — их дочка. Ее зовут Офка. А чего ты так на нее пялишься, а?

— Я… — Мальчик покраснел. — Да нет. Я просто так…

Офка фон Барут только прикидывалась, будто ей больше всего нравится вертеться на корчмовой лавке, дрыгать ногами, постукивать ложкой по тарелке, рассматривать бревенчатый потолок и теребить конец косы. В действительности она уже давно приметила интерес паренька и вдруг решила прореагировать. Показав ему язык.

— Коза, — с отвращением прокомментировал Скворушка. Парсифаль смолчал. Он был целиком увлечен. Единственное, что его беспокоило, это проблема кровного родства. Рахенау состояли в родстве с Барутами, одна из сестер дяди Гавейна была, кажется, кузиной тетки жены Генрика по прозвищу Журавль. Это наверняка требовало соблюдения церковных предписаний, а с ними бывало по-всякому. Парсифаль думал о женитьбе как о малоприятной обязанности, если даже не наказании, но сейчас вне всякого сомнения, понимал, что если уж это придется делать, то он в тысячу раз больше хотел бы светловолосую Офку фон Барут, чем тощую как щепка и прыщастую Зузанну, которую настойчиво сватал Рахенау ее отец, старый Альбрехт фон Хакеборн, хозяин Пшевоза. Парсифаль твердо решил тянуть с женитьбой сколько удастся. А с течением лет Зузанна Хакеборн могла, самое большее, увеличить количество своих прыщей, у Офки же были перспективы стать красивой девушкой. Очень красивой девушкой…

Красивая in spe девушка, явно довольная проявленным к ней интересом, сначала приоткрыла нижние зубки, а потом снова высунула на подбородок язычок. Сидевшая рядом матрона в чепце резко одернула ее. Офка показала зубы, для разнообразия — верхние…

— Сколько… — пробормотал Парсифаль Рахенау, — сколько ей годков?

— А мне-то какое дело? — фыркнул Скворушка. — Да и тебе тоже, раз уж мы об этом заговорили. Ешь быстрее свою кашу, надо ехать. Господин Пута будет злиться, если мы вовремя в Клодск не приедем.

— Если не ошибаюсь, — раздалось рядом с ними, — я имею честь общаться с благородными господами рыцарями Генриком Барутой и Парсифалем фон Рахенау?

Они подняли головы. Рядом стоял священник, высокий, седоволосый, с глазами цвета стали. А может, они только казались такими в задымленном помещении корчмы?