Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

Они тоже сидели так, голые, как турецкие святые, выливая воду на шипящие голыши, в облаках пара, с красной кожей и затекшими потом лицами. Прокоп Голый, прозванный Великим, director operationum Thaboritarum , предводитель Табора.

Бедржих из Стражницы, оребитский проповедник, когда-то главная фигура Нового Табора Моравии. Молодой гейтман Ян Пардус, на то время еще ничем особенным не прославившийся. Добко Пухала герба Венява, прославившийся так, что мало не покажется.

И Рейневан — в настоящее время гейтманский лейб-медик.

— На, получай! — Прокоп Голый хлестнул Бедржиха пучком березовых веток. Во искупление. Есть Великий Пост? Есть. Надо искупать вину. Получи и ты, Пардус. Ай, черт возьми! Пухала, ты что, спятил?

— Великий Пост, гейтман, — окалил зубы Венявчик, смачивая розги в ведре. — Покаяние. Если все, то все. Получи и ты веничком, Рейневан. По старой дружбе. Я рад, что ты пережил то ранение.

— Я тоже.

— А я больше всех, — добавил Прокоп. — Я и моя спина. Знаете, наверное, назначу я его личным лекарем.

— Почему нет? — Бедржих из Стражницы двусмысленно улыбнулся. — Он же верный. Заслуживающий доверия.

— И важная персона.

— Важная? — фыркнул Бедржих. — Скорее известная. Причем широко.

Прокоп посмотрел на него искоса, схватил ведро, плеснул водой на каменья. Пар ослепил, вместе с дыханием резко и горячо ворвался в глотки. На какое-то время сделал разговор невозможным.

Пухала ударил себя по плечам березовым веником.

— Я, — гордо заявил он, — тоже сделался важной персоной, в Вавеле обо мне много говорят. А все из-за писем, которые Витольд, великий князь литовский, к королю Ягелле постоянно слать изволит. Донесли мне из первых рук, так что я знаю, что в этих письмах обо мне речь. Что я, цитирую, разбойник, что я вредитель, что приношу зло и вред. Чтобы мне Ягелло под угрозой казни приказал покинуть Одры, потому что я мешаю установлению мира, производя здесь, цитирую, iniuras, dampna, depopulationes, incendia, devastationes et sangvinis profluvie [904] беззаконие, вред, опустошение, пожары, разрушение и кровопролитие ( лат .). .

— Узнаю стиль, — сказал Бедржих. — Это Сигизмунд Люксембургкий, наш экскороль. Единственный вклад Витольда — это корявая латынь.

— Эти письма, — отозвался Ян Пардус, — это очевидный результат съезда в Луцке, где Люксембуржец склонил на свою сторону князя Литвы и переделал его на свой манер.

— Пообещав ему королевскую корону, — кивнул головой Прокоп. — И другие груши на вербе, просто небывалый урожай груш. К сожалению, похоже, что magnus dux Lithuaniae [905] великий князь литовский ( лат .). поверил в эти груши. Известный прежде своей мудростью, рассудительностью и литовской сообразительностью Витольд дает Люксембуржцу обвести себя вокруг пальца. Воистину, правду говорят: Stultum facit Fortuna quem vult perdere [906] Кого Фортуна хочет погубить, того делает глупым ( лат .). .

— Как по мне, то это слишком странно, — заявил Бедржих. — До такой степени, что подозреваю в этом какую-то игру. Впрочем, это было б не впервой для Витольда и Ягеллы. Не первая их жульническая игра.

— Это факт. — Прокоп полил себя водой из ведра и отряхнулся, как пес. — Проблема в том, что игра происходит на шахматной доске, на которой и мы стоим в качестве фигур. И если бы вдруг польский король вышел из-за рокировки, за которую он до сих пор прятался, то изменил бы расстановку. Так что мы обязаны, как в шахматах, предвидеть на несколько ходов вперед. И ставить на горячих полях своих собственных пешек. Раз уж про пешек заговорили… Рейневан!

— Да, гейтман?

— Поедешь в Силезию. Со мной.

— Я? Почему я?

— Потому что я так приказываю.

Прокоп отвернулся. Бедржих, наоборот, смотрел на Рейневана пронизывающим взглядом. Пардус скреб пятку шершавым камнем. Пухала хлестал себя розгами по плечам.

— Брат Прокоп, — промолвил в тишине Рейневан. — Ты наслушался сплетен и подозреваешь меня. Хочешь подвергнуть меня испытанию. Ты приказал следить за мной и за моими друзьями. А теперь вдруг — миссия в Силезию. Тайная миссия наверняка, которую доверяют лишь самым доверенным и надежным людям. Ты считаешь меня именно таким? Не думаю, чтобы ты так считал. И это я понимаю. Но я провокации не понимаю. Ни ее цели, ни ее смысла.

Прокоп молчал долго.

— Пардус! — закричал он наконец. — Бедржих! Распятие! Только живо!

— Что?

— Курва, дайте мне сюда распятие!

Приказ был выполнен молниеносно.

Прокоп протянул крест в сторону Рейневана.

— Положи пальцы. В глаза мне смотри! И повторяй. Этим Святым Крестом и Страстями Господа нашего клянусь, что будучи схваченным Яном Зембицким, я не предал и не перешел на сторону вроцлавского епископа и не служу сейчас епископу для угнетения моих братьев, добрых чехов, сторонников Чаши, чтобы своим предательством гнусно вредить им. Если я солгал, то пусть я сдохну, пусть меня удар хватит, пусть ад поглотит, но прежде пусть меня покарает суровая рука революционной справедливости, аминь.

— …будучи схваченным Яном Зембицким, я не предал… не служу сейчас епископу… Аминь.

— Вот так, — подытожил Прокоп. — И все понятно. Дело ясное.

— Может, еще для уверенности попробовать ордалию [907] В средневековом судебном процессе способ выяснения правоты или виновности сторон путем так называемого суда Божьего (испытание огнем, водой и т. п.). ? — Бедржих со злобной ухмылкой показал на раскаленные камни. — Суд Божий испытанием огнем?

— Можно, — спокойно согласился Прокоп, глядя ему в глаза. — По моему сигналу обвинитель и обвиняемый садятся на камни, оба одновременно, голой жопой. Кто дольше усидит, того и правда. Ты готов, Бедржих? Я даю сигнал!

— Я пошутил.

— Я тоже. Поэтому радуйся.

— Распятие, — подытожил Шарлей, скривившись как от уксуса. — Господи, до чего жалкий и базарный спектакль. Наивная, примитивная и лишенная вкуса пьеса. Надеюсь, ты не поверил в эту комедию?

— Не поверил. Но это не имеет значения, потому что Прокоп нисколечко не шутил. Он действительно хочет послать меня с миссией в Силезию.

— Подробности сообщил?

— Никаких. Сказал, что сообщит, когда придет время.

Шарлей, даже не пробуя перекричать праздновавших неподалеку поляков, поднялся и резко замахал руками. Хозяин заведения заметил и позвал девку, а та тотчас подбежала с новыми стаканами.

— Итак, ты едешь в Силезию. — Шарлей сдул пену. — Как ты и хотел. А мы едем с тобой, потому что не оставим же мы тебя одного. Хм, надо будет как следует экипироваться. Утром пройдусь по базару, осмотрю контрабандные товары из Малопольши, сделаю закупки…

— Средств тебе хватит?

— Не бойся! В отличие от тебя я забочусь, чтобы мое участие в гуситской революции приносило пользу. За дело Чаши я рискую своей шкурой, но при этом придерживаюсь принципа virtus post nummos [908] отвага после денег ( лат .). . Ха, это наталкивает меня на некоторые мысли…