Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— Я здесь случайно, по ошибке. Без злых намерений!

— Любой так может сказать, — ответил, подъехав, бобровый колектор. Он смотрел угрюмо, рассматривал так внимательно и подозрительно, что Рейневан замер, ожидая самого худшего и неизбежного. То есть того, что колектор его узнает.

— Эй-эй! Постойте! Я этого парня знаю!

Рейневан сглотнул. Положительно, это был день восстановления знакомств. Крикнул голиард, с которым Рейневан познакомился в раубриттерском Кромолине, тот самый, который читал гуситский манифест, а потом вместе с Рейневаном прятался в сырне. Немолодой, в кабате с вырезанной зубчиками баскиной и красном рогатом капюшоне, из-под которого выглядывали вьющиеся пряди сильно поседевших волос.

— Я хорошо знаю этого юношу, — сказал голиард. — Он из приличной благородной семьи. Его зовут Рейнмар фон Хагенау.

— Может, потомок, — черты лица бобрового коллектора помягчали, — известного поэта?

— Нет. А почему он следит за нами? Идет по следу? А?

— По какому следу? — опередив Рейневана, фыркнул красный голиард. — Слепые вы, что ли? Он же из бора выехал! Если б следил, ехал бы по дороге, по следам.

— Хм-м-м, пожалуй, верно. Так вы его знаете?

— Как аминь в пачеже, — весело подтвердил голиард. — Я же его имя знаю. А он знает, что меня зовут Тибальт Раабе. Ну, господин Рейнмар, скажи, как меня зовут?

— Тибальт Раабе.

— Ну, видите!

Получив столь неоспоримое доказательство, колектор откашлялся, поправил бобровый колпак, приказал солдатам отъехать.

— Простите, хм-м-м… Пожалуй, слишком уж я осторожен… Но мне надо быть чутким! Больше сказать ничего не могу. Ну что ж, господин Хагенау, можете…

— …ехать с нами, — запросто докончил голиард, предварительно незаметно подмигнув Рейневану. — Мы в Бардо. Вместе, потому как кучкой-то веселей и… безопасней.

— Ты был, — догадался Рейневан, — в Зембицах.

— Был. И кое-что слышал… Вполне достаточно, чтобы удивиться, увидев вас здесь, в Голеньевских борах. Потому что разошлась весть, что вы в башне сидите. Ох, ну и приписали же вам грехов… Сплетничали… Если б я вас не знал…

— Однако знаешь.

— Знаю. И сочувствую. Поэтому скажу: поезжайте с нами. В Бардо. О Господи… да не смотрите вы на нее так. Мало вам того, что вы ее по лесу гоняли?

Когда едущая впереди группы девушка обернулась в первый раз, Рейневан даже вздохнул от изумления и разочарования. Как он мог спутать эту дурнушку с Николеттой? С Катажиной Биберштайн?

Волосы у девушки действительно были почти такого же цвета, светлые, как солома, частый в Силезии результат смешения крови светловолосых отцов с Лабы и светловолосых матерей с Ватры и Просны. Но на этом подобие и оканчивалось. У Николетты кожа была как албеастр, лоб же и подбородок этой девушки украшали точечки угрей. У Николетты глаза были ну прямо васильки, у прыщатой девицы — никакие, водянистые и все время по-лягушечьи вылупленные, что могло быть результатом испуга. Нос слишком маленький и вздернутый, губы слишком тонкие и бледные. Вероятно, что-то прослышав о моде, она выщипала себе брови, но с ужасным результатом — вместо того чтобы выглядеть модной, она выглядела глупой. Впечатление дополняла одежда: тривиальная кроличья шапочка, а под опончей — серое дешевенькое пальтишко, прямо скроенное, сшитое из плохой шерсти. Катажина Биберштайн наверняка лучше одевала своих служанок.

«Дурнушка, — подумал Рейневан, — бедная дурнушка. Не хватает еще только оспинок. Но у нее все еще впереди».

У едущего бок о бок с девушкой рыцаря оспа — этого нельзя было не заметить — была уже пройденным этапом. Ее следов не скрывала короткая седая борода. Упряжь вороной, на которой он ехал, была сильно изношена, а кольчуг вроде той, что была на нем, не носили уже со времен легницкой битвы. «Обедневший рыцарь, — подумал Рейневан, — каких много, провинциальный vassalorum [328] вассал вассала ( лат .). . Везет дочь в монастырь. Куда же еще-то. Кому такая нужна? Только кларискам или цистерцианкам».

— Прекратите же, — прошипел голиард, — пялиться на нее. Нехорошо.

Что ж, действительно нехорошо. Рейневан вздохнул и отвел глаза, целиком сосредоточившись на дубах и грабах, растущих по краю дороги. Однако было уже поздно.

Голиард тихо выругался. А выряженный в легницкую кольчугу рыцарь остановил коня и подождал, пока к нему подъедут. Мина у него была очень серьезная и очень угрюмая. Он гордо поднял голову, уперся рукой в бедро рядом с рукоятью меча. Столь же немодного, как и кольчуга.

— Благородный господин Хартвиг фон Штетенкорн, — откашлявшись, представил его Тибальд Раабе. — Господин Рейневан фон Хагенау.

Благородный господин Хартвиг фон Штетенкорн некоторое время смотрел на Рейневана, но вопреки ожиданиям не спросил о родственной связи с известным поэтом.

— Вы напугали мою дочь, милостивый господин, — высокомерно заметил он, — гоняясь за ней.

— Прошу извинить. — Рейневан поклонился, чувствуя, как краснеют у него щеки. — Я ехал за ней, поскольку… По ошибке. Еще раз прошу простить. И у нее тоже, если позволите, попрошу прощения, опустившись на колено…

— Это ни к чему, — отрезал рыцарь. — Просто не уделяйте ей внимания. Она очень робка. Несмела. Ер — доброе дитя. В Бардо ее везу…

— В монастырь?

— Почему, — насупил брови рыцарь, — вы так думаете?

— Потому как очень благочестивы… то есть, — выручил Рейневана из неловкого положения голиард, — очень благочестивыми вы оба выглядите.

Благородный Хартвиг фон Штетенкорн наклонился в седле и сплюнул, совсем не благочестиво, зато абсолютно по-рыцарски.

— Оставьте в покое мою дочь, господин фон Хагенау, — повторил он. — Совсем и навсегда. Вы поняли?

— Понял.

— Прекрасно. Кланяюсь.

Еще через час покрытый черным полотном воз увяз в грязи. Чтобы его вытянуть, пришлось привлечь все силы, не исключая Меньших Братьев. Естественно, до физической работы не снизошли ни дворяне, то есть Рейневан и фон Штетенкорн, ни культура и искусство в лице Тибальда Раабе. Бобровый колектор ужасно занервничал в связи со случившимся, бегал, ругался, командовал, беспокойно посматривал на бор. Видимо, заметил взгляды Рейневана, потому что, как только экипаж высвободился и отряд двинулся, счел нужным кое-что пояснить.

— Понимаете ли, — начал он, заведя коня между Рейневаном и голиардом, — все дело в грузе, который я везу. По правде говоря, довольно важном.

Рейневан не прокомментировал. Впрочем, он прекрасно знал, о чем речь.

— Да-да. — Колектор понизил голос, немного испуганно осмотрелся. — На моей телеге мы везем не какой-нибудь шиш. Другому бы не сказал, но вы ведь дворянин из почтенного рода, и глаза у вас честные. Потому вам скажу. Мы везем собранные подати.