Александр Афанасьев - Однажды в Америке

– Мне показалось, они хотели меня припугнуть.

Комарницки покачал бокалом, в котором было безалкогольное пиво. Он любил пиво. Мы сидели в его кабинете, дверь была закрыта на ключ.

– Вижу, им это не удалось.

– Точно. Вооруженные представители государства вызывают у меня презрение и отвращение.

– Ну, без них тоже нельзя.

– Не забывайте, я родился в стране, где ночной стук в дверь мог означать очень многое.

– Да-да, конечно.

В США можно отлично манипулировать людьми и заставлять их принимать нужные решения, если знать как. Это один из приемов.

А так я рассказал все, за исключением визита в Кирьяс-Джоэль и встречи с Бобом. Правила запрещают прослушивание разговора адвоката с клиентом – но нацбезопасности плевать на правила, они готовы даже покушаться на фундаментальное, такое как право не отвечать на вопросы и не свидетельствовать против себя самого в делах о терроризме.

Но мы, выходцы из Советского Союза, – умеем молчать как никто другой.

– Что ты хочешь? – спросил Комарницки.

– Первое – обезопасить себя и фирму.

– А второе?

– А второе – отбить у них желание лезть ко мне.

Комарницки отпил из бокала.

– Ты должен понимать, что это непросто. Как первое, так и второе. Особенно при твоем роде деятельности.

– Никто не хочет связываться с человеком, от которого одни проблемы.

На самом деле я понимал, что Комарницки прав. Американская система юридического давления такова, что, если государство хочет что-то сделать с человеком – оно сделает. Права человека, гарантии сильно истончились, а потом и вовсе сошли на нет. Началось это с тех пор, как в США признали, что существует мафия, и приняли закон RICO по борьбе с ней – так была отправлена в прошлое неприкосновенность чужого имущества и невозможность его лишения иначе как по приговору суда. Затем произошли события 9/11 – и в прошлое была отправлена уже неприкосновенность личной жизни. Теперь правительство может следить за нами, вскрывать письма, негласно проверять. Причем это все вышло далеко за рамки терроризма, а террористом сегодня могут объявить кого угодно. Что самое безумное – государство ожидает, что население будет с ним сотрудничать в деле слежки за населением же. Попытка уклониться пока не считается преступлением, но сама по себе вызывает подозрения. Я сначала никак не мог в это поверить, в какую-то простую наивность в сочетании с огромной мощью американской юридической и карательной машиной. Потом понял – что надо поверить и жить в соответствии. Они на самом деле такие. Они верят, что если ты невиновен, то и опасаться тебе нечего – слова, которые у нас вызывают лишь горькую усмешку.

– Хорошо. Мы подпишем договор, и я подам иск о незаконном задержании. Нацбезопасность, ты говоришь?

– Сто процентов.

– Тогда ты должен готовиться к неприятностям. Любым – неоплаченные штрафы, алименты, сомнительные переводы – все может быть использовано против тебя. У этих ребят глобальные базы данных, и они используют их, чтобы поиметь человека по полной.

– У меня ничего такого нет.

– Уверен?

– Сто процентов. Если они захотят провести аудит моих налогов, им придется иметь дело с одной из самых авторитетных аудиторских компаний мира. Они не сдюжат.

– Думай, думай. Может, не ты, а кто-то близкий тебе. Его проблемы тоже могут быть использованы.

Черт…

– Спасибо, Питер, – заявил я, вставая.

– За что?

– За хорошую идею. Пришли мне договор на телефон, я подпишу [39].

США, штат Нью-Йорк

Рочестер

13 августа 2019 года

Перед тем как ехать туда, я еще раз сменил машину – это надо делать как можно чаще, чтобы невозможно было отследить. Это была «Тойота Камри» последнего поколения, анонимная и широко распространенная машина. На этой машине я поехал на север штата.

Там, в Рочестере, городе, где ранее находилась штаб-квартира Кодака, который входит в десятку лучших городов в стране для проживания с семьей, – я нашел телефон риелтора. Называл район, где хотел бы посмотреть квартиры. Поскольку сейчас с продажами недвижимости опять не все хорошо, не так хорошо, как было еще два года назад, риелтор была готова подъехать прямо сейчас, что и сделала. Звали ее Жанна…

– Михаил, – представился я.

– О, вы русский, – удивилась она.

– Да, но необычный русский. Мои предки бежали из советской России во Францию. Я французский русский.

Привычно вру.

– А мои бежали из Украины от наступавшей Советской армии. Я из Чикаго.

Украинка, значит. Там полно украинцев.

– Что бы вы хотели посмотреть…

– Ну… я ньюйоркер, но мне надоел город, и я собираюсь узаконить отношения с моей партнершей… вы понимаете. И она, и я фрилансеры, так что можем работать откуда угодно. Потому нью-йоркские субурбы нам не подходят, мы ищем что-то такое… тихое, но не совсем. Жизнь там тоже должна быть.

Жанна рассмеялась.

– Понимаю. Что ж, это лучшее место для жизни на севере.

– Я знаю, потому и приехал сюда. Один мой друг говорил мне про район Оксфорд-стрит. Моя подруга занимается архитектурой, ей было бы приятно жить в доме старого стиля… ну, не такого, в котором только фундамент старый и облицовка из пластика.

– Понимаю. Да, на Оксфорд-стрит есть отличный особняк.

Еще бы не было. Я сам видел его в Интернете вместе с твоим телефоном, Жанна. Потому и позвонил.

– Мы можем его посмотреть прямо сейчас?

Жанна немного смутилась:

– Да, но там сейчас живут… дата просмотрового дня [40]пока не назначена, так что…

– Ничего страшного, – заверил я, – я посмотрю снаружи, пока этого достаточно. Я тоже до конца еще не решил.

У Жанны была тоже «Тойота», но купе, довольно старая модель. Их делали только для Штатов.

На заднем стекле – украинский флажок и надпись «Stop Putin!».

А там вон, дальше по улице, стоит спецмашина. Я такие не раз видел – фургон «Спринтер», вон там наверху нашлепка – это не кондиционер, как вы могли подумать, это спутниковая антенна, нашлепка эта из радиопрозрачной пластмассы. То, что на боках написано – контракторы, Интернет, – все это бред собачий. А вон там еще лишняя антенна – это для того, чтобы слушать полицейскую волну.

И стекла там тонированы, хотя это заметно, только если приглядеться.

Значит, меня все-таки ищут. Ладно, пусть ищут, они не знают, с кем связались.

– Михаил, – позвала Жанна, – вы идете?

Иду, иду. Хотя мне этот дом на хрен не нужен, но придется смотреть. Иначе те ублюдки в машине могут заподозрить неладное.

– Иду!

Угостив Жанну обедом в качестве компенсации потраченного со мной зря времени, я выехал обратно в Нью-Йорк и под вечер был в малой Италии.

Нью-Йорк состоит из таких вот малых Италий, малых Россий, малых Китаев, конечно, он не весь состоит из них, но это неотъемлемая часть его колорита, без которой Нью-Йорк не будет Нью-Йорком. Это итальянская улица, перенесенная сюда в первый мегаполис мира, в перекресток миров. И хотя время испортило и эту улицу – Италия здесь все же остается.