Оливер Боуден - Клятва пустыни

Я нещадно подавлял отчаяние, нараставшее у меня внутри. Нас было двое, он – один. Мне думалось, что сражение при всей своей жестокости продлится недолго. Но мы с отцом никак не могли перехитрить противника, обладавшего силой, решимостью и несомненным опытом. Мы были защитниками. Человек, с которым мы сражались, был искусен в ином ремесле – ремесле бездушного убийцы.

Я смотрел на бледное отцовское лицо и понимал, каких усилий стоит ему продолжать сражение. В его глазах появилось сомнение.

А потом убийца ранил и меня. Я рванулся вперед, поймавшись на обманный маневр, на который больше уже не попадусь. Убийца понимал, что опыта сражений у меня нет, и превратил мою неопытность в дополнительное оружие. Я размахивал мечом, оставив нижнюю часть туловища без прикрытия. Убедившись, что так оно и есть, противник ранил меня ножом в живот. Я попятился, шатаясь и зажимая рану. Тогда меч убийцы несколько раз полоснул по моему предплечью.

Мы все устали, и в сражении наступил перерыв. Наши плечи вздымались. Мы тяжело дышали. Из ран текла кровь.

– Кто тебе платит? Орден? – спросил отец у нашего врага. – Мы можем заплатить тебе больше.

Мне не понравились отцовские слова. Это было равносильно признанию, что такой противник нам не по зубам. И в то же время я знал, скольких погубила гордость. Порой было разумнее откупиться. Конечно, если ты уверен, что враг не обманет и не прикончит тебя, получив вознаграждение.

– Меджай, я не работаю за деньги, – бесстрастно ответил убийца.

– Значит, ты работаешь из принципа. Возможно, твои идеалы гораздо больше совпадают с меджайскими, чем ты думаешь.

– А может, у меня вообще нет идеалов, – сказал убийца.

Его глаза переместились на меня. Я подумал об Айе и уже собирался заговорить, но отец меня опередил.

– Твое задание – убить меня? – спросил отец.

– Мое задание – уничтожить весь ваш род и тем самым искоренить меджаев.

Он даже не скрывал этого, считая, что близок к цели и наша участь решена.

– У тебя ничего не получится, – возразил отец. – Мысль, вдохновленную учением, нельзя убить.

– А вот пославший меня с этим не согласен, – сказал убийца, направляясь к нам. – Зависимость от родословной является вашей слабостью.

Что ж, в этом наш противник был прав.

Сражение возобновилось. Снова в воздухе яростно замелькали лезвия мечей. Отцовская туника стала совсем мокрой от крови – Сабу был ранен тяжелее нас с убийцей. Рана на моем животе также кровоточила. Каждое движение лишь усугубляло мои страдания. Ручейки крови текли по ногам в сапоги. Я слышал, как хлюпают пальцы ног в вязкой жидкости.

А наш противник словно заговорил свою боль. Он умело скрывал ее натиски, отказываясь поддаваться им. Насколько серьезно он был ранен? Трудно сказать. Убийца атаковал с прежней неутомимостью и безжалостностью. Этот человек много лет охотился за нами и останавливаться не собирался. Он надвигался жестоко, неумолимо, неотвратимо. Новый удар, нанесенный им моему отцу, приблизил неизбежное.

Я увидел, как Сабу покачнулся. А я-то верил, что отцу неведома горечь поражения. Его глаза, еще недавно сверкавшие в предвкушении битвы, отражали совсем другое: осознание проигрыша. Отца тяготила не боль и не скорая смерть. Мысли о поражении, и не только собственном. Уже потом до меня дошло: когда отец поднял меч для новой атаки, у него не было мыслей о победе. Все, что он хотел сделать, – это попытаться спасти меня.

Глядя на ослабленного, сокрушенного отца, думая об Айе… что мог я чувствовать? Только ярость, вырвавшуюся на поверхность. Жгучую потребность отомстить. Отчаянное желание причинить этому «призраку смерти» и его миру такую же боль, какую он причинил моему.

Отец все понял. На самом дне поражения он не утратил способности оценивать ситуацию и действовать. Он видел, как я рванулся к убийце, затевая хаотичную и совершенно непродуманную атаку, которая наверняка окончилась бы моей гибелью. Застонав от напряжения, отец собрал последние силы, бросился мне наперерез и столкнул в воду. Я потерял равновесие. Молотя руками по воздуху, я шумно плюхнулся в воду, ушел на глубину, затем всплыл.

Я глотал воздух ртом. Течение было сильным, а река – неожиданно глубокой. Боясь, что течение меня унесет, я цеплялся за камыши, но их мокрые стебли выскальзывали у меня из рук. Я находил другие, и это позволяло мне оставаться на месте. А чернота уже надвигалась. Она окутывала мой мозг, угрожая поглотить меня целиком. Раны наполняли тело жгучей болью. Подняв голову и взглянув на берег, я увидел убийцу, нависшего над отцом. Его меч сверкнул. Отец рухнул на колени, потом завалился на бок. Убийца вскинул меч и вонзил в тело отца.

Через мгновение тьма окутала меня целиком. Пальцы разжались. Стебли камышей выскользнули из рук, и меня понесло неведомо куда. То, кем я был, осталось позади.

Последнее, что я видел, была красная от крови вода. Последнее, что я осознал, была мысль об отце, которого я только начал по-настоящему узнавать.

Айе совсем не хотелось появиться в Сиве днем. Ведь, едва заметив ее, жители деревни сразу бы принялись глазеть и судачить. Девушка намеренно избрала вечер и в оазис въезжала уже затемно, узнавая очертания места, которое покинула целую вечность назад.

Ее усталый жеребец неспешно перебирал ногами. «А здесь совсем ничего не изменилось», – подумала Айя и улыбнулась. Везде, где ей довелось побывать, она замечала перемены. Они с Байеком часто говорили и спорили об изменениях, затронувших Египет. А Сива словно противилась всему новому. Взошедшая луна серебристой лепешкой покачивалась над оазисом: над его крепостью, храмами и воспоминаниями…

Сива ее прошлого была связана у Айи с Байеком и Херит. Сива ее будущего… В глубине души девушка отчетливо сознавала: это не ее место. Она может остаться здесь еще на несколько лет. Конечно же, с Байеком. Но остаться в оазисе навсегда? Нет.

Деревенские улицы были тихими и сонными. Айю потянуло взглянуть туда, где стоял дом Байека. Как-то там его мать Ахмоз? Айя знала, что заглянет к ней, но не сейчас. И Рабию тоже навестит. Возможно, у них состоится интересный разговор.

Единственным звуком на темной улице был цокот копыт ее коня. Подъехав к тетиному дому, Айя затаила дыхание. Многодневное путешествие закончилось, но девушка не торопилась выбираться из седла. Айе требовалось собраться с мыслями. Ее захлестывали воспоминания, изрядная часть которых была пронизана грустью. К ним примешивалось беспокойство: вдруг она опоздала и уже не увидит тетю?

Навалилась усталость. Плечи сами собой понурились, голова начала клониться. Свесившиеся косы тянули вниз. Собрав оставшиеся силы, Айя сказала себе, что должна сделать то, ради чего ехала сюда, – войти в дом.