Джек Вэнс - Избранные произведения. Том III

Сделав шаг вперед, Систан в нерешительности остановился.

— Я должен выполнить свой долг. Я ищу сундук, где лежат Корона и Охранный Пергамент. Ты не знаешь о нем? Она покачала головой:

— В Сумптуаре этого нет. — Она встала, потягиваясь, словно кошечка. — Оставь свои поиски и позволь мне вдохнуть в тебя бодрость.

Систан посмотрел на нее, посмотрел на угасающий свет дня, посмотрел на коридор и две двери, которые оставалось обследовать.

— Вначале я должен закончить поиски; я обязан моему господину Глэю, которого пригвоздят к воздушным саням и отправят на запад, если я не успею с помощью.

И тогда молвила дева, надув губки:

— Иди тогда в свою пыльную палату, иди туда с пересохшим горлом. Ты ничего не найдешь, и коль ты так упрям, меня не будет, когда ты вернешься.

— Да будет так, — произнес Систан.

Развернувшись, он зашагал по коридору. Первая палата была пустой и иссохшей. Во второй и последней в углу валялся человеческий скелет, который Систан увидел в последних розовых лучах двойного солнца.

Здесь не было ни медного сундука, ни пергамента. Значит, Глэй должен умереть, и на сердце Систана легла тяжесть.

Он вернулся в палату, где до этого встретил деву, но та исчезла. Фонтан иссяк, и влага лишь тонким налетом покрывала камень.

Систан окликнул:

— Дева, где ты? Вернись: мои обязательства закончились…

Ответа не последовало.

Пожав плечами, Систан повернул к залу и покинул здание, чтобы брести по пустынному сумеречному городу к воротам, где он оставил свои воздушные сани.

Добнор Даксат сообразил, что здоровяк в черном плаще с вышивкой обращается к нему.

Сориентировавшись в окружающей обстановке, которая показалась ему знакомой и чужой одновременно, он сообразил и то, что голос мужчины звучит снисходительно и высокомерно.

— Вы соревнуетесь в весьма высоком классе, — сказал он. — Восхищен вашей… э-э-э… самоуверенностью.

И он окинул Даксата пристальным, изучающим взглядом.

Опустив глаза в пол, Даксат нахмурился при виде своей одежды. На нем был длинный плащ из черного с пурпурным бархата, свисавший колоколом вокруг щиколоток. Штаны на нем были из алого вельвета, облегающие в талии, бедрах и на икрах, со свободной зеленой вставкой между икрой и щиколоткой. Одежда явно принадлежала ему; она выглядела подходящей и неподходящей одновременно, как и узорчатые золотые гарды на его руках.

Здоровяк в темном плаще продолжал, глядя куда-то поверх головы Даксата, словно Даксата не существовало.

— Клауктаба много лет выигрывал призы Имаджистов. Бел-Уашаб был победителем Кореи месяц назад; Тол Морабейт — признанный мастер этой школы. А еще есть Гизель Ганг из Вест-Инда, которому нет равных в создании огненных звезд, а также Пулакт Хавьорска, чемпион Островного царства. Так что, возникают вполне обоснованные сомнения в том, что вы, неопытный новичок, не обладающий запасом образов, способны на нечто большее, чем всего лишь разочаровать нас своей духовной нищетой.

Тем не менее мозг Даксата боролся с замешательством, и он не испытывал особой обиды в ответ на явное презрение здоровяка. Он сказал:

— Ну и что из всего этого следует? Я вполне осознаю свое положение.

Человек в черном плаще насмешливо посмотрел на него.

— Итак, теперь вы начинаете испытывать беспокойство? Вполне резонно, должен вас заверить. — Он со вздохом взмахнул руками. — Что ж, молодежь всегда отличалась порывистостью, и вы, возможно, подготовили образы, которые сочли не слишком позорными. Как бы там ни было, публика не заметит вас на фоне знаменитых геометрических фигур Клауктабы и звездных взрывов Гизеля Ганга. Я вам вполне серьезно советую оставить ваши образы небольшими, неяркими и ограниченными: таким образом вы сумеете избежать напыщенности и диссонанса… А теперь вам пора идти к вашему Имаджикону. Вон туда. Не забудьте: серые, коричневые, лавандовые, возможно, немного охры и коричневого — тогда зрители поймут, что вы участвуете лишь ради обучения, а не бросаете вызов мастерам. В эту сторону…

Открыв дверь, он провел Добнора Даксата вверх по лестнице и на ночной воздух.

Они стояли на огромном стадионе, перед шестью огромными экранами в сорок футов высотой. А дальше в темноте ряд за рядом сидели тысячи и тысячи зрителей, и издаваемые ими звуки доносились приглушенным гулом. Даксат повернулся, чтобы их разглядеть, но их лица, их индивидуальные черты слились в нечто единое.

— Сюда, — сказал здоровяк, — вот ваша установка. Садитесь, а я подгоню церетемпы.

Даксат позволил усадить себя в массивное кресло, мягкое и глубокое настолько, что ему показалось, будто он плывет. К голове, шее и переносице что-то приладили. Он ощутил резкий укол, давление, пульсацию, а потом — умиротворяющее тепло. Откуда-то послышался голос, перекрывающий шум толпы:

— Две минуты до серого тумана! Две минуты до серого тумана! Имаджисты, внимание, до серого тумана две минуты!

Над ним завис здоровяк.

— Хорошо видите?

Даксат немного приподнялся.

— Да… все видно.

— Отлично. При «сером тумане» загорится эта маленькая лампочка. Когда погаснет, значит, экран ваш, и тогда вы должны имаджинировать на полную катушку.

Дальний голос произнес:

— Минута до серого тумана! Порядок следующий: Пулакт Хавьорска, Тол Морабейт, Гизель Ганг, Добнор Даксат, Клауктаба и Бел-Уашаб. Никаких ограничений: разрешены любые цвета и формы. Тогда расслабьтесь, напрягите свои способности, а теперь — серый туман!

На пульте перед креслом Даксата вспыхнула лампочка, и он увидел, как пять из шести экранов освещаются приятным жемчужно-серым светом, который слегка колыхался, словно его помешивали. Лишь экран, что был перед ним, оставался темным. Здоровяк, стоявший сзади, дотянулся до него и толкнул:

— Серый туман, Даксат. Вы что, оглохли или ослепли? Даксат подумал про серый туман, и экран тут же ожил, показав облако серебристо-серого цвета, чистого и прозрачного.

Здоровяк хмыкнул.

— Несколько мрачновато и лишено интереса… но, пожалуй, достаточно неплохо… Посмотрите, как Клауктаба уже поигрывает намеками на страсть, трепещет эмоциями.

И Даксат, взглянув на экран справа, убедился, что это правда. Серый цвет, не обладавший определенным оттенком, тек и расплывался, словно заливал широкий поток света.

А теперь, на дальнем экране слева — экране Пулакта Хавьорски — распустились цвета. Это был пробный образ, скромный и ограниченный — зеленый самоцвет рассыпается дождем синих и серебристых капель, падающих на черную землю и разлетающихся крошечными оранжевыми взрывами.

Потом осветился экран Тола Морабейта: черно-белая шахматная доска, отдельные квадраты которой вдруг полыхнули зеленым, красным, синим и желтым — теплыми, проникновенными цветами, чистыми, словно полоски радуги. Образ исчез во вспышке розового и голубого.