Джек Вэнс - Избранные произведения. Том II

«Гликка» прибыла в космический порт Саалу-Сейна на Вермейзене. На следующий день Мирон посетил муниципальную регистратуру, где с вызывающей облегчение безразличной эффективностью ему выдали подтверждающий право собственности документ на основании завещания леди Эстер. Мирон стал владельцем неожиданно огромного наследства, в том числе великолепной усадьбы Сарбитер в пригородном районе Дингл-Террас.

Мирон нанял домашнюю прислугу, после чего он и его друзья-астронавты вселились в роскошные апартаменты усадьбы, где они быстро согласовали чрезвычайно приятный режим существования. В хорошую погоду они долго и лениво завтракали в саду. По вечерам они иногда бродили по городу, по одиночке или вместе. Чаще всего, однако, они оставались дома, отдыхая в шезлонгах вокруг бассейна, наслаждаясь охлажденным фруктовым пуншем и беседуя с новыми знакомыми.

Ужин подавали с соблюдением всех подобающих церемоний, в трапезном зале с обшитыми деревянными панелями стенами, под люстрой из тысячи сверкающих кристаллов. Меню всегда состояло из семи, восьми или даже девяти блюд, поглощению каковых немало способствовало извлечение пыльных бутылей из погребов усадьбы.

После ужина четверо друзей обычно переходили в полутемную старую библиотеку, где в каменном камине пылал огонь и где их прибытия ожидали кресла с мягкой кожаной обивкой. Под рукой были графины с крепкими напитками, настойками и дистиллятами известных высоким качеством марок. Беседы касались множества различных вопросов и нередко затягивались допоздна. Друзья обсуждали новых знакомых и анализировали их качества; разговор нередко возвращался к воспоминаниям о космических портах далеких планет и странных народах, населявших далекие края. Время от времени обсуждению подвергались глубокие истины — как правило, в связи с наклонностью Винго к невразумительной философии. Изредка кто-нибудь упоминал о Лурулу, причем со временем стало ясно, что каждый из четверых придавал этому имени, слову или термину различные значения.

Во время таких обсуждений Малуф говорил мало, а Мирон — еще меньше, но Шватцендейл оживлял беседу причудливыми гипотезами, каковые Винго считал должным снабжать оговорками или опровергать перед тем, как перейти к изложению своих собственных теорий.

«Если вы помните, мы как-то обсуждали значение и влияние Лурулу. Рискуя показаться глупцом, повторяющим прописные истины, хотел бы указать на тот факт, что «судьба», «участь» и «Лурулу» — вовсе не синонимы. «Участь» — темный, роковой, подавляющий термин. «Судьба» гораздо светлее, нечто вроде прекрасного заката. Но когда мы говорим о Лурулу, словесные ассоциации бесполезны. Лурулу — индивидуальное представление, подобное надежде или тоске, но гораздо более реальное, чем мечта».

«Смотри-ка! — усмехнулся Шватцендейл. — Винго становится поэтом, он украшает пустое место блестящими шарами, сверкающими лентами и мигающими разноцветными лампочками словоблудия — так же, как он украшает свои пирожные глазурью и сахарной пудрой».

Винго вздохнул: «Мои цели благородны. Я считаю, что космос содержит множество сложностей, большинство которых не находит отражения в словесных формулировках, в связи с чем приходится прибегать к косвенным ссылкам, намекам, аналогиям».

«Чушь! — Шватцендейл оставался собой. — Заворот мозгов чистейшей воды! Язык достаточно хорошо нам служит — зачем выворачивать его наизнанку, пытаясь выразить нечто, чего на самом деле нет?»

Малуф налил себе вина из графина: «Винго, никто не нападает на твои попытки определить сложное понятие, но для обсуждения Лурулу не требуются абстрактные формулировки. Взгляни вокруг: Лурулу рядом, тут как тут. Я имею в виду, конечно, Мирона. Он — здоровый, сильный, выносливый молодой человек приятной наружности, умеет вежливо разговаривать и даже еще не начал лысеть. Он живет во дворце, у него денег куры не клюют, он ни в чем не нуждается. Девушки за ним волочатся хороводом жизнерадостного очарования. Если Мирону захочется, чтобы кто-нибудь положил ему в рот виноградину или почесал ему спину, ему достаточно поднять бровь, и это сделают. Мирон — олицетворение Лурулу!»

Мирон откинулся на спинку кресла: «Не знаю, не знаю… Когда я смотрю в зеркало, я вижу очень обыкновенного, ничем не выдающегося человека, которому повезло иметь такую родственницу, как леди Эстер Ладжой».

«Точнее говоря, такую родственницу, как покойная леди Ладжой», — поправил его Шватцендейл.

Мирон кивнул: «Вот именно. Так или иначе, все не так просто, как вы себе представляете. Я частенько чувствую себя виноватым — будто меня застали с поличным, когда я засунул руку в банку с чужими конфетами». Мирон переводил взгляд с одного лица на другое: «Вы надо мной смеетесь!»

«Подобные угрызения совести неудивительны, — сказал Малуф. — Но я не стал бы придавать им слишком большое значение».

Мирон не возражал: «Тем не менее, на меня иногда что-то находит. Я нервничаю, не нахожу себе места — причем интуиция подсказывает, в чем тут дело». Наклонившись вперед, Мирон уставился в огонь: «Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы вы — Винго, Фэй и капитан — всегда были со мной и пользовались моей удачей вместе со мной».

Некоторое время четверо сидели молча, гладя в пылающий камин. Наконец Малуф тихо сказал: «Интуиция тебя не обманывает. Все преходяще, прекрасное мгновение не остановишь. Твоя программа, при всех ее идиллических достоинствах, неосуществима. По своей природе я не сибарит, я не способен жить в зачарованном мире мечты, в нем для меня нет места. Полагаю, что примерно то же самое могут сказать о себе Винго и Шватцендейл. Капитальный ремонт «Гликки» закончен: ее корпус сияет эмалью и металлом, в камбузе установлено роскошное новое оборудование. Звездолет томится на взлетном поле, как брошенный ребенок». Малуф рассмеялся: «Может ли «Гликка» испытывать одиночество? Этот вопрос следует обсудить с Винго, хотя по его лицу уже видно, что он сомневается в такой возможности».

«Не обязательно! — заявил Винго. — Завораживающая концепция!»

Шватцендейл зевнул и поднялся на ноги: «Пока что я все еще наслаждаюсь декадансом и пытаюсь побить несколько рекордов в этом виде спорта. Бытие бесстыдного эпикурейца, танцующего с цветами и нюхающего прекрасных дев, требует немалых затрат энергии, и сегодня я уже растратил весь запас героической готовности к наслаждениям. Короче говоря, я пошел спать — спокойной ночи!» Он вышел из библиотеки; вскоре за ним последовали Малуф и Винго. Последним удалился Мирон, оставив в одиночестве огонь, догоравший в камине молчаливой темной библиотеки.