Джек Вэнс - Избранные произведения. Том I

Эйлас начинал разбираться в некоторых тонкостях и закономерностях клановой междоусобицы горцев. Многим новобранцам неизбежно предстояло сражаться плечом к плечу с застарелыми врагами, каковое обстоятельство, по-видимому, должно было приводить к кровопролитию. С другой стороны, однако, придавать слишком большое значение взаимной неприязни кланов и формировать подразделения только из представителей той или иной фракции было бы, с точки зрения Эйласа, наихудшим возможным решением проблемы, так как этот подход означал бы официальное признание легитимности вендетты. Поэтому он ограничился тем, что новобранцев извещали о недопустимости возобновления древней розни в королевской армии и приказывали забыть о ней, после чего этот вопрос больше не обсуждался, а солдат распределяли на постой без учета их прошлого и происхождения. Как правило, бывшие враги, отныне носившие одинаковые мундиры, поначалу скрипели зубами, играли желваками и бросали искоса злобные взгляды — в отсутствие практических альтернатив, однако, им приходилось приспосабливаться.

В связи с врожденной самоуверенностью и неподатливостью ульфов, на первых порах их боевая подготовка продвигалась туго. Тройские офицеры относились к этой проблеме с философским терпением. Почти незаметно для них самих, мало-помалу заносчивые удальцы-горцы начинали понимать, что от них ожидалось, привыкать к дисциплине и, наконец, обучать новоприбывших рекрутов, с благожелательным презрением взирая на неотесанных соотечественников.

Тем временем, на высокогорных лугах и в узких лесистых долинах Верхней Ульфляндии преобладало напряженное ожидание — не ленивое бездействие перемирия, а оцепенение, охватывающее людей, ожидающих внезапного ночного нападения: перешептываясь, они то и дело вглядываются в темноту, затаив дыхание. Казалось, эта неестественная напряженность влияла даже на местную природу, словно сами горы и утесы, заросли дрока и поросшие темными елями склоны с тревогой ждали первого нарушения королевских указов.

Эйлас снарядил достаточно многочисленный отряд под предводительством сэра Тристано, чтобы тот разведал, как обстояли дела в верховьях, а также узнал, чем и где занимался в последнее время самозваный даотский рыцарь, сэр Шаллес. Вернувшись, Тристано сообщил, что горцы оказали ему безукоризненное, хотя и не слишком радушное гостеприимство, что бароны распускали свои дружины с преднамеренной медлительностью, и что в каждой крепости ему приходилось выслушивать бесконечные жалобы на проказы и преступления ненавистных соседей. В том, что касалось сэра Шаллеса, судя по всему тот энергично занимался подрывной деятельностью, появляясь то в одной долине, то в другой, и распространяя самые удивительные слухи. По словам людей, встречавшихся с ним лицом к лицу, сэр Шаллес, коренастый человек благородного происхождения, был умен и располагал к доверию, хотя некоторые его заявления были явно смехотворны и противоречивы — он предоставлял слушателям верить во все, во что они хотели верить. Сэр Шаллес утверждал, что Эйлас и ска вступили в тайный сговор, и что в конечном счете ульфским баронам, подчинившимся королевским указам, придется сражаться под командованием ска. Он утверждал также, что Эйлас страдал припадками эпилепсии, и что сексуальные предпочтения короля можно было назвать только сумасбродными и отвратительными. Кроме того, сэр Шаллес клялся и божился, что король Эйлас намеревался, после того, как обезоружит баронов, обложить их непосильными налогами, а затем, когда они не смогут их платить, конфисковать их земли.

«Что-нибудь еще?» — приподняв бровь, спросил Эйлас, когда Тристано сделал передышку.

«А как же! Общеизвестно, что ты набиваешь трюмы отплывающих в Тройс кораблей невинными дочерьми ульфов, чтобы они развлекали завсегдатаев приморских борделей».

Эйлас усмехнулся: «Поговаривают также, что я поклоняюсь собакоголовому богу Хунчу. И, разумеется, не подлежит сомнению тот факт, что я отравил Орианте, чтобы захватить корону Южной Ульфляндии».

«Такого я еще не слышал».

«Необходимо воспрепятствовать проискам неуемного сэра Шал-леса, — Эйлас задумался на минуту. — Объяви во всеуслышание, что мне не терпится познакомиться с Шаллесом, и что я заплачу ему в два раза больше того, что он получает из Хайдиона, если он возьмется распространять грязные слухи про Казмира, разъезжая по глухим провинциям Лионесса. Не занимайся этим сам — разошли гонцов».

«Превосходно! — заявил сэр Тристано. — Будет сделано. А теперь — еще одно затруднение. Тебе когда-нибудь приходилось слышать имя «Торкваль»?»

Эйлас нахмурился: «Кажется, нет. Кто он такой?»

«Насколько мне известно, Торкваль — изгнанник-ска, бежавший в горы и занявшийся разбоем. В последнее время он промышлял в Лионессе, но теперь вернулся и прячется в тайном укрепленном убежище где-то на границе между Ульфляндиями. Он привел с собой банду озверевших подонков и успел прославиться грабежами и погромами с нашей стороны границы. Торкваль заявляет, что намерен устраивать набеги, засады и поджоги, уничтожая всех, кто подчиняется твоему правлению; поэтому бароны, живущие недалеко от границы с Северной Ульфляндией, не испытывают особого желания поднимать твой флаг. Как только ему угрожает опасность, Торкваль отступает за границу, где ты не можешь его преследовать, не рискуя навлечь на себя вторжение ска».

«Действительно, проблема, — пробормотал Эйлас. — Тебе приходит в голову какой-нибудь способ от него избавиться?»

«Практически целесообразного способа нет. Ты не можешь строить укрепления вдоль всей границы. Ты не можешь оставить гарнизон в каждой горной цитадели. А вылазка в Северную Ульфляндию, пожалуй, только позабавит Торкваля».

«Я тоже так думаю. Тем не менее, если я не смогу защищать своих поданных, они никогда не признают меня королем».

«Что ж, имеется неразрешимая проблема, — заметил сэр Триста-но. — Бесполезный вывод».

«В конечном счете Торкваль умрет — все мы смертны. Остается надеяться только на это».

Напряжение среди горцев не ослабевало. Непреложность законов древней клановой междоусобицы не вызывала у баронов никаких сомнений — они не забывали и не прощали врагов. Да, они притворялись, что страсти улеглись; да, они откладывали возмездие на какое-то время. Все хотели знать, как молодой король отреагирует на первый вызов, но никто не хотел быть первым.

Напряжение разрядилось внезапно, с величественной неизбежностью судьбы.

Первым нарушителем стал никто иной, как доблестный сэр Хьюн из Трех Сосен. Без лишних слов, полностью игнорируя королевские указы, сэр Хьюн устроил засаду барону Достою из цитадели Стойго, когда тот решился выехать на горные луга, чтобы с утра позабавиться соколиной охотой. В стычке погиб один из сыновей Достоя; другой его сын бежал, тяжело раненый. Самого сэра Достоя, связанного, перекинули через седло, как мешок муки. Похитители отвезли его вверх по склону горы Мольк к пролому Козьего Черепа, оттуда спустились по Почерневшей пустоши и через Кахский лес, а затем поднялись по Ламмонскому лугу к Трем Соснам. Там сэр Хьюн сдержал свое слово и пригвоздил барона Достоя к перекладине ворот сенного амбара, после чего приказал подать ужин и с аппетитом закусывал, пока его дружинники практиковались в стрельбе из дальнобойных луков, используя сэра Достоя в качестве мишени.