Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

— Злоумышленник?

— Человек, не скрывающий своей принадлежности к «Сынам Вокансона». Имя его не имеет значения. Он был арестован в Лионе по обычному делу о мошенничестве, связанному с муниципальным вычислителем. Некоторые моменты в его показаниях привлекли внимание Комиссии специальных служб и тем самым — наше. Во время допроса вскрылась прямая причастность этого человека к нынешнему плачевному состоянию «Великого Наполеона».

— Так он что, признался в саботаже?

— Нет. В этом он не признался. Отказывался до самого конца. Он признал только то, что прогнал через «Наполеона» некую последовательность перфокарт, некую математическую формулу.

Олифант смотрел, как дым его сигары спиралью поднимается к лепному потолку.

— Формула доставлена из Лондона, — продолжал Арсло. — Он получил ее от некоей англичанки. По имени Сибил Джерард.

— Вы пытались произвести анализ этой формулы?

— Нет. Она была украдена, как утверждал наш жаккардинец, женщиной, известной ему как Флора Бартелл, американка.

— Ясно.

— Так скажите же мне, что вам ясно, поскольку сам я блуждаю в потемках.

Всевидящее Око. Невыносимое давление его взгляда.

Олифант медлил. Столбик сигарного пепла обломился и упал на ковер.

— Мне еще надо повидаться с Сибил Джерард, — сказал он наконец, — однако может статься, что я буду в состоянии предоставить вам информацию по упомянутой вами формуле. Или даже ее копию. Я не могу давать никаких твердых обещаний, пока не побеседую с упомянутой леди, наедине и не торопясь.

Арсло молчал, его застывшие глаза глядели куда-то очень далеко, сквозь Олифанта.

— Мы можем это устроить, — кивнул он наконец.

— Насколько я понимаю, она не под стражей?

— Скажем так, мы знаем обо всех ее передвижениях.

— Вы оставляете ей видимость свободы, ни на секунду не выпуская из виду?

— Совершенно верно. Если мы возьмем ее сейчас и она ничего не покажет, ниточка оборвется.

— Ваши методы, Арсло, как всегда, безупречны. И когда может быть устроена эта встреча?

Око, давление, грохот пульса в ушах.

— Сегодня вечером, если пожелаете, — сказал месье Арсло из Полис-де-Шато, чуть поправляя широкий, шитый золотом галстук.

Стены «Кафе де л’Юнивер» украшали живописные полотна, зеркала с гравировками и эмалированные таблички, прославляющие вездесущую продукцию Перно. Картины представляли собой либо кошмарную мазню, выполненную, похоже, в подражание машинной печати, либо странные геометрические экзерсисы, приводящие на ум беспрестанное движение кубиков кинотропа. Наблюдались здесь и некоторые творцы этих, с позволения сказать, произведений искусства: длинноволосые парни в бархатных беретах, чьи вельветовые брюки были перемазаны краской и табачным пеплом. Но основная часть посетителей — если верить спутнику Олифанта, некоему Жану Беро, — состояла из кинотропистов . Эти аристократы Латинского квартала либо выпивали за круглыми мраморными столиками в компании облаченных в черное гризеток, либо разглагольствовали о теоретических вопросах перед небольшими группками своих коллег.

Беро, один из мушаров [475] Mouchard — шпик, стукач (фр.). Люсьена Арсло, называл кинотропистов «тусовка». Одетый в коричневый, радикального галльского покроя костюм, свеженький и розовощекий, как молочный поросенок, он запивал мятный ликер минеральной водой «Виттель» и немедленно вызвал у Олифанта острую неприязнь. Кинотрописты предпочитали абсент. Олифант, благоразумно ограничившийся красным вином, с любопытством наблюдал за ритуальными перемещениями стакана, графина с водой, кусочка сахара и ложечки, похожей на миниатюрный совок.

— Абсент — самый верный путь к туберкулезу, — высказался Беро.

— Почему вы считаете, что мадам Турнашон может появиться сегодня в этом кафе, Беро?

— Она на короткой ноге с тусовкой, — пожал плечами мушар. — Мадам бывает и у Маделон, и у Батиффоль, но только здесь, в «л’Юнивер», она находит нечто вроде дружеского общения.

— И почему бы это?

— Потому что она была любовницей Готье. Нужно учитывать, месье, что он был тут чем-то вроде принца. Связь с Готье неизбежно ограничила ее контакты с обычным обществом. Он научил ее французскому — тому немногому, что она знает.

— А что она, по-вашему, за женщина?

— Довольно красивая, но вот только, — ухмыльнулся Беро, — холодная, как рыба. Не симпатичная. Типичная англичанка.

— Когда она появится, Беро… если она появится, — вы немедленно удалитесь.

Беро недоуменно вскинул брови:

— Напротив, месье…

— Вы уйдете, Беро. Откланяетесь. — Отмеренная пауза. — Испаритесь.

Накладные плечи коричневого костюма приподнялись.

— Вы скажете кучеру, чтобы он меня ждал, и стенографисту тоже. А как этот стенографист, Беро, у него приличный английский? Мой друг — мой очень хороший друг — месье Арсло заверил меня…

— Да, вполне приличный! И месье… — Беро вскочил так быстро, что едва не опрокинул стул. — Это она!

Женщина, входившая в «л’Юнивер», выглядела модной парижанкой вполне приличного достатка. Стройная и светловолосая, она была одета в темную шерстяную юбку с кринолином, легкий, того же тона плащ и шляпку, отороченную норкой.

Пока Беро спешно ретировался в глубины кафе, Олифант встал; глаза женщины, очень живые и очень синие, поймали его взгляд. Он подошел к ней со шляпой в руке и поклонился.

— Прошу прощения, — сказал он по-английски. — Мы не представлены, но мне нужно срочно поговорить с вами по очень важному делу.

В огромных синих глазах проступало узнавание. Узнавание и страх.

— Сэр, вы принимаете меня за кого-то другого.

— Вы — Сибил Джерард.

Нижняя губа женщины дрогнула, и Олифант испытал внезапный прилив сильной, совершенно неожиданной симпатии.

— Я — Лоренс Олифант, мисс Джерард. Вы находитесь в большой опасности. Я хочу вам помочь.

— Это не мое имя, сэр. Позвольте мне пройти. Меня ждут друзья.

— Я знаю, что Эгремонт предал вас. И я понимаю, в чем заключалось его предательство.

При звуке этого имени Сибил вздрогнула, и Олифант на мгновение испугался, что сейчас придется бежать за нашатырным спиртом, однако она тут же взяла себя в руки и какую-то долю секунды внимательно его изучала.

— Я видела вас в «Гранде», — сказала она наконец. — Вы были в курительной с Хьюстоном и… Миком. У вас была рука на перевязи.

— Прошу вас, — сказал он, — присядьте за мой столик.

В противоречии с недавними словами Беро, Сибил заказала себе absinthe de vidangeur на вполне сносном французском.

— Вы знаете Ламартина, певца? — спросила она.

— К сожалению, нет.

— Это он его изобрел. «Абсент золотарей». Я не могу теперь пить абсент по-другому.