Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

А ты, Эдди, ты слышал когда об ирландском голоде в сороковых? Да нет, где тебе. Картошка тогда не уродилась два года подряд, три, и ирландцам, им было совсем худо. Но радикалы, они такого терпеть не стали, они устроили чрезвычайное положение и мобилизовали нацию. Лорд Байрон произнес прекрасную речь, она была во всех газетах… Я записался на один из спасательных кораблей, они отходили из Бристоля. С утра до вечера, да и ночью тоже, мы грузили кранами здоровые ящики по лондонским накладным, а поезда приходили и днем и ночью со всей Англии, и все с едой. «Благослови Господь лорда Бэббиджа!» — кричали нам ирландцы и плакали. «Да здравствует Англия и радикальные лорды!» У них долгая память, у ирландцев, они никогда не забывают добра.

Слуга провел меня в кабинет мистера Олифанта. Мистер Олифант сердечно меня приветствовал, особо отметив прошлое мое сотрудничество с доктором Мэллори. Я сказал мистеру Олифанту, что имел удовольствие сопровождать триумфальную лекцию доктора Мэллори о бронтозаврусе весьма совершенной кинотропической программой. В «Докладах Общества парового интеллекта» был напечатан крайне лестный отзыв о моих достижениях, и я предложил мистеру Олифанту упомянутый номер журнала. Мистер Олифант просмотрел статью, однако в своем понимании тонкостей клакерства он находится на уровне среднего любителя — судя по тому, что единственной его реакцией было вежливое удивление.

Тогда я сообщил мистеру Олифанту, что именно доктор Мэллори направил меня к его порогу. В одной из частных бесед великий ученый счел уместным рассказать мне о смелом предложении мистера Олифанта — использовать машины полиции для научного изучения скрытых структур, лежащих в основе передвижений и занятий жителей нашей столицы. Мое восхищение этой смелой идеей привело меня к мистеру Олифанту, и я изъявил желание и готовность принять участие в осуществлении его замысла.

Тут он прервал меня весьма взволнованным образом. «Все мы исчислены, — заявил он, — каждый из нас. Исчислены Всевидящим Оком; и наши минуты исчислены тоже, и каждый волос на головах наших. И кто, как не сам Господь, промыслил, чтобы вычислительные мощности машины были применены к этой великой общности, к потокам уличного движения, к торговле, к приливам и отливам людских толп — к бесконечно делимой текстуре Его творения».

Я ждал, что за этими необычайными рассуждениями последуют какие-нибудь практические выводы, но мистер Олифант внезапно погрузился в глубокую задумчивость.

Тогда я разъяснил ему, избегая по возможности специальных терминов, почему природа человеческого глаза неизбежно требует от кинотропии как необычайной скорости, так и необычайной сложности. По этой причине, заключил я, мы, кинотрописты, находимся в ряду самых сведущих программистов Британии, и практически все достижения в сжатии данных берут свое начало в кинотропических приложениях.

Тут он снова меня прервал, спросив, действительно ли я произнес слова «сжатие данных» и знаком ли я с понятием «алгоритмическое сжатие»? Я заверил его, что знаком.

Тогда он встал и, подойдя к стоявшему поблизости бюро, достал нечто вроде деревянного ящика, используемого для транспортировки научных приборов, причем мне сразу же бросились в глаза кусочки белого гипса, прилипшие кое-где к этому ящику. Не мог бы я, спросил мистер Олифант, скопировать находящиеся здесь перфокарты и затем разобраться, что они такое значат? Он особо подчеркнул, что мои исследования должны иметь сугубо конфиденциальный характер.

Он понятия не имел об их потрясающем значении, ни малейшего представления.

С грустью и удивлением узнали мы о недавнем отплытии на борту пироскафа «Грейт Истерн» всеми любимого и разносторонне талантливого мистера Лоренса Олифанта — писателя, журналиста, дипломата, географа и друга королевской семьи — в Америку. Как заявил нам мистер Олифант, он намерен поселиться в так называемом Сусквеганнском фаланстере, основанном господами Кольриджем и Вордсвортом, чтобы жить, равняясь на утопические доктрины, милые сердцу этих достойных изгнанников!

В тот день я, как и обычно, обшаривал глазами все четыре стороны света в поисках земли, но не находил ничего. Как печально это было! Потом, по случайной прихоти и с разрешения капитана, я взобрался на одну из мачт. С этой большой высоты, когда паруса и дымовая труба остались далеко подо мной, я с удивлением различил берег Европы — тончайшую зеленую полоску, чуть выступавшую над водным горизонтом. Я крикнул вниз Мацумуре: «Поднимись! Поднимись!» — и он поднялся очень быстро и отважно.