Джеймс Блиш - Избранные произведения в одном томе

Побег был бессмысленной фантазией. Вознесенная в небо сырая камера даже не имела традиционного облика стен этого здания, не считая одного пятна на штукатурке, которое могло сойти за нижнюю часть детской ступни; в остальном прожилки на стенах были издевательски бессмысленными. Единственный выход вел вниз, в отверстие, через которое его засунули сюда, и которое теперь было заткнуто, как дырка неработающего туалета. Если бы ему удалось голыми руками разбить одно из окошек, он оказался бы голый и исцарапанный на самой высокой точке Друидсфолла, с которой не было выхода.

А он был гол. Они не только выдернули ему все зубы в поисках спрятанных ядов, но и разумеется, забрали его пряжку. Он надеялся, что они начнут экспериментировать с пряжкой — это означало бы верную смерть для всех — но они, очевидно, оказались умнее. Что касается зубов, они вырастут, если он не погибнет, в этом одно из немногих положительных свойств преобразующей сыворотки, но пока что его голые десны невыносимо ныли.

Они не заметили противоядия, находившегося в крошечной гелевой капсуле в мочке левого уха и замаскированного под сальную кисту — левого, потому что к этой стороне обычно относятся небрежно, как будто она всего лишь зеркальное изображение правой стороны человека, производящего досмотр — и это немного успокаивало. Уже через несколько дней гель растворится, Саймон лишится своих многочисленных ложных обликов, и ему придется признаться, но пока он мог чувствовать себя спокойно, несмотря на холод осклизлой, ярко освещенной камеры.

Он использовал время, пытаясь извлечь пользу из недостатков: в данный момент используя свои единственные внутренние ресурсы — бессмысленное бормотание других своих личностей — стараясь угадать, что они некогда означали.

Кто-то говорил:

— Но, я подразумеваю, вроде, понимаешь…

— Куда они направляются?

— Да.

— Не послать ли их — ха-ха-ха!

— Куда?

— Во всяком случае, ну, ах.

Другие:

— Но мамин день рождения 20 июля.

— Ведь он знал, что неизбежное может случиться…

— У меня от этого череп затрещал и кровь свернулась.

— Откуда у тебя эти безумные идеи?

А другие:

— Оправдать Сократа.

— До того, как она чокнулась, она была замужем за мойщиком окон.

— Я не знаю, что у тебя под юбкой, но на нем белые носки.

— А потом она издала звук, как испорченный круговорот.

А другие:

— Пепе Сатан, пепе Сатан алеппе.

— Ну, это смог бы любой.

— ЭВАКУИРУЙТЕ МАРС!

— И тут она мне говорит, она говорит…

— …если он склонится к этому.

— Со всей любовью.

А… но в этот момент затычка начала поворачиваться, а из разбрызгивателей наверху, прежде поддерживавших сырость, повалили густые клубы какого-то газа. Им надоело ждать, пока Саймон устанет от себя, и они решили начать вторую стадию допроса.

Его допрашивали, одетого в больничный халат, настолько изношенный, что в нем было больше крахмала, чем ткани, в личном кабинете Верховного Предателя — обманчиво пустой, только трубчатые стеллажи и кожаные кресла, приветливой комнате, которая могла бы успокоить новичка. Их было только двое: Валкол, в своем обычном балахоне, и «раб», ныне в одеждах высокородного аборигена созвездия Возничего. Выбор костюма казался странным, поскольку считалось, что аборигены свободны, и таким образом, становилось не ясно, кто из них на самом деле хозяин, а кто раб; Саймон не думал, что эта идея принадлежит Валколу. Он также заметил, что вомбис по-прежнему не дал себе труда изменить лицо, по сравнению с тем, что носил на борту «Караса», выражая тем самым полнейшую самоуверенность, и Саймон мог только надеяться, что она окажется неоправданной.

Заметив направление его взгляда, Валкол сказал:

— Я попросил этого джентльмена присоединиться ко мне, чтобы убедить тебя, если вдруг у тебя возникли бы сомнения, в серьезности этой беседы. Я полагаю, тебе известно, кто он.

— Я не знаю, кто «он», — ответил Саймон с чуть заметным ударением. Но полагаю, что будучи вомбисом, он представляет Зеленого Экзарха.

Губы Верховного Предателя слегка побелели. Ага, значит он этого не знал!

— Докажи, — сказал он.

— Мой дорогой Валкол, — вмешалось существо. — Умоляю, не позволяй ему отвлекать нас на пустяки. Подобное нельзя доказать без сложнейших лабораторных анализов, это всем известно. И это обвинение служит ответом на наш вопрос, то есть, он знает, кто я — иначе зачем бы он пытался меня дискредитировать?

— Слушайся хозяина, — сказал Саймон. — В любом случае, давайте продолжим — в этом халате холодновато.

— Этот джентльмен, — продолжал Валкол, будто и не слышал ни одного из четырех предыдущих высказываний, — Чаг Шарани из Экзархии. Не из Посольства, а прямо от Двора — он является Заместителем Подстрекателя Его Величества.

— Годится, — пробормотал Саймон.

— Мы знаем, что сейчас ты именуешь себя «Саймон де Кюль», но что важнее, ты утверждаешь, что являешься Верховным Предателем Великой Земли. Документы, имеющиеся в моем распоряжении, убеждают меня, что если ты на самом деле и не являешься этим чиновником, ты настолько близок к тому, чтобы быть им, что разницы нет. Возможно, человек, которого ты заменил, дилетант с дурацким поясом из ядовитых раковин, действительно был им. В любом случае, ты тот человек, что нам нужен.

— Вы мне льстите.

— Вовсе нет, — возразил Валкол Учтивый. — Нам просто нужна остальная часть тех документов, за которые мы заплатили. Где они?

— Я продал их Руд-Принцу.

— У него их нет, и его не удалось заставить припомнить подобную сделку.

— Конечно, нет, — с улыбкой сказал Саймон. — Я продал их за двадцать риалов; неужели вы думаете, что Руд-Принц может вспомнить такой пустяк? Я появился под видом торговца книгами и продал документы его библиотекарю. Полагаю, вы сожгли библиотеку — варвары всегда поступают так.

Валкол взглянул на вомбиса. — Цена совпадает с… показаниями Да-Уда ам Альтаира. Как ты считаешь?..

— Возможно. Но рисковать не следует; например, такой поиск займет много времени.

Блеск в глазах Валкола стал ярче и холоднее.

— Действительно. Возможно самым быстрым путем будет передать его Общине.

Саймон фыркнул. Община представляла собой добровольческую организацию, на которую Гильдии традиционно возлагали определенные функции, на которые у Гильдии не хватало времени и людей, в основном жестокие физические пытки.

— Если я действительно тот, кем вы меня считаете, — сказал он, — этот путь ничего вам не даст, кроме непривлекательного трупа — непригодного даже для каменной кладки.

— Действительно, — нехотя согласился Валкол. — Не думаю, что тебя можно склонить — вежливо — к честному сотрудничеству с нами, уже поздно. Но ведь мы заплатили за эти документы, и не какие-то жалкие двадцать риалов.