Теодор Старджон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Барабан лебедки повернулся и выбрал слабину. Кабель натянулся, принимая на себя напряжение. Ковш зашевелился под мертвым весом навалившегося на него бульдозера и вскоре задние края огромных плоских траков лопаты начали отрываться от земли. Огромная послушная масса машины подалась вперед, стоя на цыпочках, дизель Мерфи набирал и сбавлял обороты, завывая от напряжения, но удерживал эту страшную тяжесть. Одна струна двойного кабеля лебедки оборвалась и с пением обернулась вокруг стрелы. Машина стояла какое-то мгновение, качаясь на передних сегментах траков, потом потеряла равновесие…

Лопата дернулась вперед и упала, грохоча и сотрясая землю. Стрела, девять тонн прочной стали, лязгнула по лезвию бульдозера, и упала, навалившись на него, всем своим весом еще больше вминая лезвие в крепко сжатые челюсти ковша.

Дэйзи Этта стояла там, уже не пытаясь сдвинуться с места и в бессильной ярости набирала обороты. Келли прошел мимо нее, высморкался и направился к тому месту, где оставил Тома.

— Келли! Я уже думал, что ты никогда не вернешься! Что там произошло?

— Лопата перевернулась через голову.

— Молодец! И раздавила бульдозер?

— Нет. Но стрела улеглась как раз поперек лезвия. Семерка попалась, как крыса, в ловушку.

— Тогда нам лучше проследить, чтоб крыса не отгрызла себе лапу и не вылезла, — сухо произнес Том. — Она еще жива, ведь так?

— Да, но мы это быстро исправим.

— Да. Конечно. Как?

— Как? Понятия не имею. Динамитом, наверное. Как там твоя оптика поживает?

Том открыл один глаз и фыркнул:

— Плохо. Хотя кое-как видеть я могу. Обварил себе веки. Динамит, ты говоришь? Давай сначала подумаем, подумаем.

Том сел, прислонившись к срезу и вытянул ноги.

— Я так скажу тебе, Келли. Последние несколько часов я был слишком занят, чтобы подумать как следует, но есть одна мысль, которая все время крутиться у меня в голове — я начал ее пережевывать еще тогда, когда вы, ребята, знали про все это дело только то, что Ривера покалечился, а я не желал рассказать вам, как. Я надеюсь, ты не назовешь меня сумасшедшим, если я сейчас открою рот и выложу все, что думаю.

— С сегодняшнего дня, — горячо заявил Келли, — здесь нет сумасшедших. И я готов поверить чему угодно, — он сел.

— О'кей. Вернемся к нашим бульдозерам. Как ты думаешь, что в нее вселилось?

— Убей, не знаю.

— Нет — этого ты не говори. По-моему, мы не можем остаться с ответом «не знаю». Мы должны понять, что это за штука, прежде чем решить, что с ней делать. Давай разбираться по порядку. Когда все это началось? На плато. Как? Ривера вскрывал Семеркой старое здание. Эта штука выбралась оттуда. И вот то, к чему я веду: мы складываем все эти факты и получаем она разумная. Она может вселиться только в машину, а не в человека. Она…

— А это почему? Откуда ты знаешь, что не может в человека?

— Потому что у нее был шанс и она этого не сделала. Я стоял как раз рядом с отверстием, когда она выбралась оттуда. Ривера был на бульдозере. Она — сама по себе — не повредила никому из нас. Она вселилась в бульдозер и бульдозер стал буйствовать. Из этого ясно — она не может убить человека, когда находится вне машины, убийство становится единственной ее целью, когда она в машине. Правильно?

Дальше. Когда она вселяется в машину, она уже не может выйти обратно. Мы можем быть в этом уверены, потому что у нее была масса возможностей и она ими не воспользовалась. Эта история с ковшом, пример. Мое лицо было бы еще краснее, если бы ей удалось захватить лопату. И нет сомнений, что она сделала бы это, если бы могла.

— Я тебя понял. Что мы будем делать по этому поводу?

— Вот в этом все и дело. Видишь ли, я не знаю, достаточно ли уничтожить бульдозер? Мы можем сжечь его, или взорвать и все же не убьем того, что мы выпустили на плато.

— Это разумно. Только я не представляю себе, что мы еще можем сделать — кроме как поломать Семерку. Мы ведь даже не знаем, с чем мы сражаемся. Никакой зацепки.

— Думаю, что зацепка есть. Помнишь, я задавал тебе все эти идиотские вопросы о дуге, убившей Пиблза. Ну, когда это случилось, я припомнил пару других фактов. Во-первых, когда оно выбралось из дыры, там, на плато, я унюхал тот запах, который стоит в воздухе, когда варят сталь — или когда молния ударит слишком близко.

— Озон, — подсказал Келли.

— Да. Озон. И потом — она любит металл, а не плоть. Ну и главное это дуга. Это уж было вовсе очевидно. Ты же знаешь, как и я — даже лучше, что дуговой генератор просто не может запустить такую штуку. Он не может убить человека и не может выдать дугу на пятьдесят футов. Но он это сделал. Вот поэтому я и спрашивал тебя, может ли существовать что-то какое-то поле — которое способно высосать из генератора всю энергию быстро и разом. Потому что эта штука электрическая — это все ставит на место.

— Электронная? — с сомнением спросил себя Келли.

— Не знаю, что это. Теперь, когда Пиблз погиб, произошла интересная штука. Помнишь, что рассказывал Чаб? Семерка двинулась назад — прямо назад, футов на тридцать, пока не врезалась в каток, что стоял за ней. Без горючего в стартовом моторе, вообще, без завода — и с открытыми компрессионными клапанами.

Келли, если подумать, эта штука в бульдозере не так уж много может. Она не могла привести себя в порядок после того родео на плато. Она не может заставить машину сделать много больше, чем в эту машину заложено. Что она на самом деле может — это заставить пружину толкать, а не тащить, ну, на рычагах управления. Она может сама открыть клапан или включить стартер. Но если бы она всерьез была всемогущей, ей просто не нужен был бы стартер! Самым серьезным, на мой взгляд, из того, что она до сих пор делала, была эта прогулка после смерти Пиблза. Но почему именно тогда?

— Я думаю, она не любит запаха серы, как это сказано в Доброй Книге, — горько посетовал Келли.

— А ты не так уж неправ. Слушай, Келли, эта штука может чувствовать. Я хочу сказать, ее, например, можно разозлить. Если б нельзя было, она ни за что не стала бы так атаковать лопату. Она может думать. Но если она может все это, тогда ее можно напугать!

— Напугать? А чего же это ей бояться?

— Ты слушай. С этой штукой что-то случилось, когда в нее ударили дуга. Я что-то такое читал однажды в журнале, про теплоту — что молекулы при нагревании начинают носиться, сломя голову. Так?

— Да. Молекулы убыстряют движение, если увеличить подачу тепла. Но…

— Но — ничего. Через четыре часа после этого, машина все еще была горячей. Она была очень странно горячей — не только там, где ударила дуга, как это бывает при сварке — а целиком, от лезвия до топливных баков. Всюду. И температура на задних сегментах траков была такой же как на лезвии, куда бедняга Пиблз успел положить руку.