Теодор Старджон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

— Можешь ли ты охарактеризовать получаемое от нас — то, что по-твоему и отличает людей от зверей?

— Точно не могу. Назовем это способностью творить. Если она приносит вам радость, тогда насыщаемся и мы. А наибольшую радость человек испытывает, когда созданное им нравится другим.

— Почему вы скрываетесь? — вдруг заинтересовалась Баджи. — Зачем? — она даже руки заломила. — Вы же так прекрасны!

— Иначе нельзя, — ласково ответила незнакомка. — Ведь вы по-прежнему уничтожаете то, что считается… отклонением от нормы. Муленберг взглянул в открытое симпатичное лицо незнакомки, и ему стало так тошно, что он едва не разрыдался.

— Разве вы никогда не убиваете? — спросил он, повесив голову: его слова прозвучали как бы в защиту заложенной в некоторых людях тяги к убийству. Впрочем, почему «как бы»? Так оно и было.

— Да, — ответила незнакомка очень тихо, — убиваем.

— Разве вы умеете ненавидеть?

— Это нельзя назвать ненавистью. Та в первую очередь подразумевает отвращение к самому себе. Есть другое чувство. Назовем его праведным гневом. Только оно может толкнуть нас на убийство.

— Не могу представить себе подобную ситуацию.

— Который час?

— Почти без двадцати девять.

Незнакомка поднялась из-за столика и выглянула в окно. Уже стемнело, иод фонарями колобродили группки молодых людей.

— Сегодня я встречаюсь еще с тремя представителями вашей расы. Это убийцы.

Внезапно двое из стоявших под ближайшим фонарем подростков заспорили. Из окружавшей их толпы раздались несколько протестующих окриков, но потом она умолкла и расступилась, образовав кольцо. Внутри него, кроме двух споривших, оказался еще один — меньше ростом, грузнее и гораздо беднее одетый, чем прилизанные спорщики: рукав его суконной куртки был разорван почти до локтя.

События развивались стремительно. Один из забияк ударил другого по зубам. Тот отшатнулся, выплюнул кровь, и его рука молниеносно мотнулась в карман плаща за ножом. В пульсирующем свете неоновой лампы лезвие сверкнуло как золоченый веер. Раздался крик, но быстро захлебнулся, перешел в глухой звериный вой; противники, сцепившись, покатились по мостовой. Полилась кровь, испортила хорошо отутюженные брюки и яркие галстуки.

С другого конца улицы донесся полицейский свисток. И место схватки вдруг стало для толпы полюсом отталкивания. Подростки бросились врассыпную, и сверху картина стала похожа на ту, какая возникнет, если бросить камень в болотную жижу: пойдут круги, но быстро улягутся, и все станет как прежде… На мостовой остались только трое: два бездыханных окровавленных тела лежали у фонарного столба, третий переминался с ноги на ногу, не зная куда податься. Затем послышался звук пары бегущих ног — они принадлежали изрядно запыхавшемуся полисмену, пронзавшему воздух резким свистом.

Молодец в куртке пустился-таки наутек. Полицейский что-то крикнул вдогонку, не выпуская свистка изо рта. Потом грохнули два выстрела. Парень вскинул руки и со всего маху грохнулся ничком, проехался по асфальту лицом и замер, выпростав одну ногу и поджав другую.

Девушка в толстом свитере и джинсах отвернулась от окна и снова уселась за столик, спокойно заглянула в осунувшиеся лица собеседников и пояснила:

— Эти двое и совершили убийство в парке. — Помолчав, она добавила:

— Вот так убиваем мы.

— Совсем как люди, — устало отозвался Муленберг, вытащил платок и промокнул губы. — Трое наших за двоих ваших.

— Нет, вы ничего не поняли. — В голосе девушки зазвучала жалость. — Мы уничтожили их не за то, что они убили тех двоих. А за то, что они их разделили.

Постепенно смысл сказанного дошел до изумленного Муленберга, и он изумился еще больше. Раса, представитель которой сидел перед ним, не только отделила оплодотворение от обновления крови, но и обрела еще одну ярко выраженную способность — к внушению. Именно благодаря ей незнакомка подарила Муленбергу незабываемый вечер, а Баджи — волшебный день. То были безмятежные часы, не омраченные недопониманием или честолюбивыми устремлениями.

И если человек — а его не зря называют венцом божественного творения, едва соприкоснувшись с этим даром, сохраняет добрые воспоминания о нем на всю жизнь, то какие же страдания должны испытывать мыслящие существа, наделенные им в полной мере, когда их телепатическое общение безжалостно прерывают? Это хуже самого изуверского надругательства над обычными людьми; между тем, если человек ничтоже сумняшеся сажает себе подобных в тюрьму на целый год лишь за кражу пары башмаков, то эти существа за самое страшное кощунство стремятся отплатить одним ударом ножа в сердце. Они не наказывают, а уничтожают врагов. Им чужда сама мысль о наказании.

Муленберг неспешно встретился глазами со спокойным, открытым взглядом незнакомки:

— Почему ты открылась нам?

— Я оказалась вам нужна, — ответила она безыскусно.

— Но ты же уничтожила трупы, чтобы никто не узнал…

— И столкнулась с вами двумя. Каждому из вас хотелось получить от другого то, что тот запросто мог дать, но вы этого не сознавали. Впрочем, нет, сознавали. Я помню, ты сказал: если у людей есть что-то поистине общее, они могут стать очень близки. — Она рассмеялась. — Вспомни, как ты говорил об укромном уголке, который человек создает в сокровенных мечтах, а потом ждет того, кто поселится в нем. Тогда я ответила, что нельзя просто заполнить этот уголок кем-то, как нельзя обойтись совсем без него. А ты, — она с улыбкой обратилась к Баджи, — вообще не скрывала свои устремления. Словом, вы стремились заполучить то, что уже имели, и не обращали внимания на то, что вам было по-настоящему нужно.

— Я придумала хорошую «шапку» для статьи, — заявила Баджи. -

«Духовное родство — это главное».

Муленберг решил ей подыграть и с улыбкой воскликнул:

— Подзаголовок:

« Мужчина с укромным уголком встречает девушку с устремлениями».

Незнакомка встала из-за столика.

— У вас все получится.

— Подожди! Неужели ты уходишь навсегда?! Неужели мы больше не встретимся?

— Разве что невзначай. Но тогда вы меня не узнаете, потому что скоро забудете обо всем.

— Как тебе удастся?..

— Тс-с, Мули. Ты же видел, на что они способны.

— Да, видел… но постой! Ты на многое открыла нам глаза, а теперь вновь хочешь погрузить нас в неведение? Какой во всем этом смысл?

Незнакомка пристально на них посмотрела. Она казалась гораздо выше своих собеседников — наверное, потому, что они сидели, а она стояла. На миг у Муленберга закружилась голова, ему почудилось, что он смотрит на ослепительный свет, льющийся с высокой горы.

— Ах, бедняжка — неужели ты опять ничего не понял? Знания и способность понимать — не подпорки друг другу. Первые похожи на кирпичики, а второе способ построить из них законченное здание. Так стройте же для меня!