Теодор Старджон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Она ждала.

Он качнул головой.

— Она давно у меня, — повторил он. Поднялся, зашагал, вновь уселся. — Я искал парня, который… Ах ты! — пробормотал он. — Забыл.

— Ничего, вспомнишь, — мягко успокоила она.

Он обхватил голову руками и прошептал сухими губами:

— Черт, я почти отыскал его. Я давно его ищу. И всегда искал его?

— Всегда?

— Ну, все время после того, как… Джейни, я опять ничего не помню.

— Ничего… все хорошо.

— Хорошо, хорошо, да не слишком это хорошо! — Он выпрямился и посмотрел на нее. — Прости меня, Джейни, я совсем не собирался орать на тебя.

Она улыбнулась, а он вдруг спросил:

— А где была та пещера?

— Пещера? — отозвалась она. Он очертил руками пространство:

— Что-то похожее: наполовину пещера, наполовину избушка. В лесу. Где же это было? Не помню…

— Я была там с тобой?

— Нет, — без промедления ответил он. — Кажется, я был там до этого… но не помню.

— Не волнуйся.

— А я вот волнуюсь ! — возбужденно проговорил он. — Согласись, я вправе поволноваться?

И как только слова эти слетели с его языка, он взглядом попросил у нее прощения и получил его.

— Ты должна понять, — проговорил он уже более спокойным голосом, — что эта штука… я должен… вот что, — проговорил он, снова возбуждаясь, — так вот, эта штука сейчас важнее всего, что присутствует в этом мире, но я не могу даже вспомнить, что это такое!

— Такое случается, — произнесла Джейни.

— Такое случилось со мной, — мрачным тоном проговорил он, — и это мне совершенно не нравится.

— Ты опять заводишься, — проговорила она.

— Да-да, именно! — взорвался он. Потом огляделся, яростно затряс головой. — Что это? Что я здесь делаю? Кто ты, Джейни? Зачем тебе все это нужно?

— Мне приятно видеть, как ты выздоравливаешь.

— Да, выздоравливаю, — проворчал он. — Я должен выздороветь! Назло тому, кто велел мне болеть и слабеть.

— Кто сказал тебе это? — вскрикнула она.

— Томпсон, — бухнул он и откинулся назад с тупым изумлением на лице. И высоким ломким голосом подростка простонал: — Томпсон? А кто это — Томпсон?

Она пожала плечами и будничным голосом произнесла:

— Надо полагать, тот, кто велел тебе болеть и слабеть, как ты говоришь.

— Ага, — вновь прошептал он и протянул снова, уже в порыве откровения: — Ага-а-а…

Он погрозил ей плетеной трубкой:

— Я видел его, Томпсона этого. — Тут взгляд его вновь привлекла плетеная трубка. Он покрутил головой, закрыл глаза. — Я искал… — голос его умолк.

— Томпсона?

— Не, — буркнул он. — Уж его-то я и видеть не хотел… — И поправился: — Именно его. Я хотел выбить мозги из его поганой башки.

— В самом деле?

— Ну да. Видишь ли, он… он был… ох, ну что же это случилось с моей собственной головой?

— Ш-ш-ш, — попыталась она успокоить его.

— Не могу вспомнить, совсем не могу, — проговорил он надломленным голосом. — Это как… ну вот ты видишь, как нечто поднимается из земли, собираешься схватить это, тянешься изо всех сил, ощущая, как хрустят твои кости, вытягиваешься во весь рост и прикасаешься к этому пальцами, самыми кончиками пальцев… — Грудь его порывисто вздымалась и опадала. — Застываешь, словно бы навсегда, понимая, что не достигнешь цели, не сможешь ухватиться за это. А потом падаешь и видишь, как это нечто уходит вверх и вверх над твоей головой, становится все меньше и меньше, и ты никогда… — Откинувшись на спину, Гип зажмурил глаза. Он то задыхался, то дышал едва слышно. — И ты никогда…

Он стиснул кулаки. В одном из них оказалась та плетеная трубочка, и он заново прошел весь процесс открытия — удивление и недоумение.

— Она давно у меня, — проговорил он, разглядывая вещицу. — Это какое-то безумие. Чистый бред… А ты как скажешь, Джейни?

— Ну что ты.

— Ты считаешь меня сумасшедшим?

— О нет .

— Значит, я болен, — проскулил он.

К его удивлению, она рассмеялась. Подошла к нему, рывком подняла из кресла, подвела к ванной комнате и включила свет. Потом втолкнула его внутрь, к раковине, и постучала по зеркалу костяшками пальцев.

— И кто тут болен?

Он посмотрел на сухое и твердое лицо, смотревшее на него из зеркала, на блестящие волосы, на ясные глаза. И повернулся к Джейни с искренним удивлением.

— Я уже давно так хорошо не выглядел. Во всяком случае, с тех пор, как… Джейни, я служил в армии?

— А ты как думаешь?

Он снова посмотрел в зеркало.

— Абсолютно здоровый вид, — проговорил он, как бы обращаясь к себе самому. Потом погладил щеку. — Кто это твердит мне, что я болен? — Услышав шаги Джейни, он погасил свет и вышел из ванной следом за ней. — Мне хотелось переломить спину этого Томпсона пополам. Выбросить его сквозь…

— Сквозь что?

— Забавно, — проговорил он, — я хотел сказать: выбросить его сквозь кирпичную стенку. Я так сконцентрировался на этой мысли, что буквально видел, как я выбрасываю его.

— Возможно, так оно и случилось.

Он покачал головой.

— Это была не стенка, а толстая стеклянная витрина.

— Вспомнил! — завопил он. — Я увидел его и захотел ударить. Он стоял на улице совсем рядом и глядел на меня, я не закричал, я прыгнул и… — Он поглядел на руку в шрамах и сказал с удивлением: — Развернулся, вмазал и разбил окно. Боже!

Он вялым движением сел.

— Вот за это самое я и попал в тюрьму. Валялся в вонючей камере и гнил заживо. Не ел, не двигался, и мне становилось все хуже и тяжелее, ждал только конца.

— Но конец-то, я вижу, не настал?

Он поглядел на нее, на ее глаза, на ее рот.

— Нет, не настал, но только благодаря тебе. Ну а что ты скажешь о себе, Джейни? Что тебе нужно от меня, а?

Она опустила глаза.

— Ох, извини, извини, пожалуйста. Понимаю, это не слишком… — Он протянул к девушке ладонь, уронил руку, так и не прикоснувшись к ней. — Не знаю, что в меня вселилось сегодня. Просто я не могу понять тебя, Джейни. Разве я что-то делал для тебя и ты у меня в долгу?

Она улыбнулась:

— Вот так уже лучше.

— Но этого мало, — искренним тоном сказал он. — Где ты живешь?

Она указала:

— На другой стороне коридора.

— Так, — проговорил он, вспомнил ту ночь, которую провел в слезах, и со смущением отодвинул воспоминание на задворки памяти. Отвернулся, разыскивая новую тему разговора, любую тему. — Слушай, давай пройдемся.

— Хорошо. — Неужели он заметил в ее голосе облегчение?

Они покатались на «американских горках», полакомились сахарной ватой, потанцевали на открытой площадке. Он удивлялся вслух, где это научился так хорошо танцевать. Но о том, что его тревожило, не упоминал до позднего вечера. В тот день общество Джейни впервые по-настоящему радовало его, этот вечер был не рядовым днем в их жизни, в нем господствовала Возможность. Он никогда еще не видел ее такой веселой, стремящейся покататься на этом и том, попробовать то и это и пройти подальше, чтобы осмотреть, что такое там есть, не слышал такого задорного смеха.