Боб Шоу - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Леддравор, вовсе не склонный к абстрактным концепциям, вздохнул с облегчением, когда трапеза закончилась и отец перед возвращением в личные апартаменты вышел на балкон выпить последнюю чашу вина.

— Проклятое стекло, — проворчал Прад и постучал по прозрачному куполу, накрывавшему балкон. — Я всегда по ночам наслаждался свежим воздухом, а теперь здесь нечем дышать.

— А без стекла ты уже вообще бы не дышал. — Леддравор поднял большой палец и показал на группу из трех птерт, что проплывали вверху на фоне светящегося лика Верхнего Мира.

Солнце опустилось, и планета-сестра во второй четверти заливала мягким светом южные окраины города, бухту Арл и темно-синие просторы залива Троном. При таком свете можно было читать, и по мере того как Верхний Мир, вращаясь вместе с Миром, перемещался к точке своего противостояния солнцу, становилось еще светлее.

Небо не то чтобы почернело, но сделалось темно-синим, и звезды, из которых днем горели только самые яркие, теперь покрыли его плотным узором от края Верхнего Мира до горизонта.

— Проклятая птерта, — заговорил Прад. — Знаешь, сынок, одна из величайших трагедий истории — что мы так и не узнали, откуда берутся эти шары. Но где бы они ни гнездились, когда-нибудь люди накроют их и уничтожат в зародыше.

— А как же твое триумфальное возвращение с Верхнего Мира? Разве мы не нападем на птерту сверху?

— Я просто хотел сказать, что для меня уже поздно. Я войду в историю лишь благодаря экспедиции в одном направлении.

— Ах да, история, — протянул Леддравор, в который раз удивляясь пристрастию отца к этим бледным подделкам бессмертия — книгам и монументам. Жизнь коротка, ее невозможно продлить за естественные пределы; а тратя время на болтовню о бессмертии, теряешь драгоценные мгновения настоящей жизни.

Для Леддравора единственный способ обмануть смерть или по крайней мере примириться с ней заключался в том, чтобы достичь поставленных целей, утолить все желания — и когда придет время расставаться с жизнью, это будет все равно что отбросить пустую бутыль. А главным желанием Леддравора было расширить свое будущее королевство, охватив все уголки Мира, включая Хамтеф.

Но теперь судьба-обманщица лишала его этого. Взамен впереди возникла перспектива опасного и, главное, противоестественного полета в небо, а потом — жизнь на неизвестной планете в диких условиях. Леддравора сжигала ярость, и кому-то придется заплатить за это!

Прад меланхолично отхлебнул вина.

— Ты подготовил все депеши?

— Да. Посыльные отправятся с рассветом. — После совещания Леддравор потратил уйму времени на то, чтобы собственноручно написать приказы пяти генералам, которые понадобятся ему для ведения боевых действий. — Я дал указание идти на постоянной тяге, так что очень скоро у нас соберется славная компания.

— Полагаю, ты выбрал Далакотта.

— Он по-прежнему наш лучший тактик.

— Не боишься, что его меч затупился? — спросил Прад. — Ему, должно быть, уже семьдесят. И когда он был в Кейле, там как раз началась птертовая чума. Это вряд ли пошло ему на пользу. Он, кажется, в первый же день потерял невестку и внука?

— Ерунда, — ответил Леддравор. — Главное, сам он здоров. Пригодится.

— У него, наверно, иммунитет. — Прад оживился и перешел к еще одному пункту разговора. — Знаешь, в начале года Гло прислал мне кое-какую интересную статистику. Ее собрал Маракайн. Получается, что смертность от чумы среди военного персонала, которая должна быть высокой из-за их пребывания на местности, фактически несколько ниже, чем среди гражданских. И заметь, старослужащие и летчики имеют больше шансов выжить. Маракайн предполагает, что годы, проведенные рядом с жертвами птертоза, и поглощение остаточной пыли, возможно, закаляет тело и повышает сопротивление птертозу. Это интересная мысль.

— Отец, это абсолютно бесполезная мысль.

— Я бы так не сказал. Если потомство иммунных мужчин и женщин окажется тоже иммунным от рождения, можно создать новую расу, для которой шары не страшны.

— И что в этом хорошего для нас с тобой? — спросил Леддравор, завершая спор к собственному удовольствию. — Ничего. Если хочешь знать мое мнение, то и Гло, и Маракайн, и все людишки такого сорта — украшение, без которого мы можем обойтись. Я жду не дождусь, когда…

— Довольно! — Отец внезапно превратился в короля Прада Нелдивера, правителя империи Колкоррон, высокого, с неподвижным страшным слепым глазом и с не менее страшным всевидящим оком, знающим все, что Леддравор желал скрыть. — Наша династия не отвернется от науки! Ты дашь мне слово, что не причинишь зла Гло и Маракайну.

Леддравор пожал плечами.

— Даю слово.

— Слишком легко ты его дал. — Отец недовольно оглядел Леддравора и добавил: — А также не тронешь брата Маракайна, того, который теперь помогает Гло.

— Этого болвана! У меня есть дела поважнее.

— Знаю. Я наделил тебя безграничной властью, поскольку ты обладаешь качествами, необходимыми для успешного завершения великого дела, и этой властью нельзя злоупотреблять.

— Избавь меня от нравоучений, отец, — запротестовал Леддравор, посмеиваясь, чтобы скрыть, как он уязвлен, что его отчитывают, точно маленького. — Я буду обращаться к ученым со всем почтением, какого они заслуживают. Завтра я на два-три дня отправляюсь на Зеленую Гору, чтобы узнать все необходимое об их небесных кораблях. И если ты захочешь провести расследование, то узнаешь, что я был сама любезность.

— Не перегни палку. — Прад осушил чашу, решительно, как бы ставя точку, опустил ее на широкие каменные перила и собрался уходить. — Доброй ночи, сын. И помни — ты в ответе перед будущим!

Едва король удалился, Леддравор налил себе стакан огненной падалской водки и вернулся на балкон. Он сел на кожаную кушетку и угрюмо уставился в звездное южное небо, которое украшали своими султанами три большие кометы.

Будущее! Отец все еще надеется войти в историю вторым Битраном и не желает видеть, что скоро вообще не останется никаких историков и некому будет записать его победы. История Колкоррона свернула к нелепому и жалкому концу как раз в тот момент, когда должна была вступить в свою самую славную эру.

«И я-то как раз теряю больше всех, — думал Леддравор, — я так и не стану королем».

Он все пил и пил, ночь становилась все светлее, и принц все яснее осознавал, что не разделяет позиции отца. Оптимизм — прерогатива молодости, и все же король смотрит в будущее с уверенностью. Пессимизм — характерная черта старости, но именно Леддравора одолевают мрачные предчувствия. В чем же дело?

Может быть, отца настолько захватил энтузиазм высокоученых фокусников, что он даже в мыслях не может допустить провала?