Ольга Швецова - Ящик Пандоры

Его все-таки умело скрутили и вывели за дверь. Юшкевич прошелся по кабинету, смахнул пыль с гипсового бюста Дзержинского, погляделся в старое пожелтевшее от времени и сырости зеркало:

– И какой я, в жопу, полковник?

Уставшее, с набухшими мешками под глазами и первыми старческими пятнами лицо в отражении, ответило:

– Не настоящий, а игрушечный какой-то.

Юшкевич вернулся за стол, задумался: «Звания давались за боевые заслуги, но все равно как-то не по-настоящему». И вскочил от бурлившей ярости:

«Ведь ни словом не обмолвился, волчонок! Виду не подавал, что узнал дядьку Юру. Не ползал на коленях, не умолял: пожалейте, вы ж папку знали… Браток китайгородский: не верь, не бойся, не проси. Воспитал сыночка Анатолий, постарался. Помер, наверное, давно, иначе сынок был бы помягче характером. Жаль мужика, сейчас пригодился бы. Ушел в самый трудный момент. Да и был ли с того времени хоть один легкий-то?»

От размышлений отвлек скрип двери и шелест долгополых браминских одежд. Юшкевич оперся на стол, вперив взгляд в вошедшего: «Пришел, езуит старый… Ни званий, ни должностей, а власти больше, чем у тех, кто звездочками с двух сторон обвешан. Серый кардинал, такие в Системе есть всегда».

Вслух же поинтересовался:

– Чем могу, Семен Михайлович?

– Отдай его мне, – даже не попросил, приказал Крушинин.

Кто бы сомневался! Забыл только добавить, старый: слово и дело государево… Нет уж, не в этот раз!

– А вам-то парень зачем? Для ученика староват, для телохранителя неопытен, секретарь из него тоже не выйдет.

– Не иронизируй, Юрий, – старик недовольно поджал губы, – пиши распоряжение: освободить из-под стражи. Больше он никуда не убежит. И с Киевской можно было его вернуть тихо и без эксцессов. А если твоим воякам нужна разминка, то я им быстро в Великой Библиотеке дело подходящее найду. Пусть там библиотекарей ногами пинают. Ну так как?

Подобный разговор происходил уже не в первый раз, и полковник еще пытался спорить с премудрым стариком. Да, он все понимал: агентурная сеть Полиса не может состоять из одних военных, к тому же агент внедренный совсем не то, что агент перевербованный, которому не придется вживаться в среду – он давно уже в ней. Вот только почему-то ни один из так называемых полезных «завербованных» людей не попадался больше ему на глаза, и результаты его деятельности – тоже. Или учитель-брамин организовал себе частную шпионскую контору, или… Или просто валяет дурака, забирая людей под свое покровительство, чтобы лишний раз щелкнуть по носу кшатриев и разведку. Списал бы на маразм эти выходки, вот только до слабоумия Крушинину еще лет двадцать. И ведь протянет два раза по столько, сучок скрипучий!

В этот раз полковник уступить не мог. Вот просто не мог – и все. Ильин медленно шел на поправку, но ситуация пока не прояснилась. Гибель брамина, гибель двоих сталкеров и выход из строя майора – достаточная причина, чтобы упереться рогом и не отдавать единственного свидетеля. Он же – подозреваемый. Да, полковник сам слышал, как сталкер в бреду говорил о твари, тигрис серый на них напал, видимо. То есть, хоть в этом парень был невиновен. Но ранение майора самодельной пулей от ПМ – это уже не тигрисова работа! Тут человек постарался. Если у них брамины с ума сходят и в сталкеров стреляют, должна быть причина. Вот это пусть Белявский и объяснит. Сам или помочь ему придется…

Юшкевич немного остыл: вспомнил, как парень навещал сталкера в госпитале. И взялся за бланки и карандаш. Напустил снисходительный вид:

– Под вашу ответственность, Семен Михайлович. Объясните Белявскому сами, что второй раз сбежать не удастся.

Если парень ни в чем не виноват, зачем тогда бегать? Вот, видно, и брамин решил сам заняться этой задачкой, его-то человек тоже убит… Не впал в маразм Крушинин. Жаль. Значит, не раз еще появится на пороге со своими требованиями и на каждый протест полковника найдет контраргумент.

«Чистый езуит, цены б ему не было лет пятьсот назад» – думал Юшкевич, провожая взглядом брамина до двери.

Полковник хоть в чем-то не обманул, за Серафимой действительно посылал, потому что Максим, угрюмо глядя в пол, услышал позади знакомый голос:

– Максимка!

Сима бросилась ему навстречу и вдруг остановилась. Максим совершенно забыл, что его лицо изменилось, как только прошла боль, это перестало иметь значение. А девчушка разглядывала, как незнакомца, издалека.

– Что, такой страшный стал, теперь и не подойдешь? – попробовал пошутить, но она не улыбнулась. Подошла. Но не с разбегу, повиснув на шее, а медленно, не сводя глаз с рубца на щеке и линялых синяков, которые до сих пор не исчезли полностью.

Знакомое и родное лицо стало совсем другим, трудно было поверить, что внутри этот холодный и равнодушный человек – ее Максим. Кто мог сделать с ним такое? За что? Это и есть то самое «у меня тут дела еще есть», сказанное на прощание на Боровицкой? Она вернулась, потому что ей обещали: она останется в Полисе, и Максим будет рядом. А потом ни на один ее вопрос не отвечали, не говорили, почему его так долго нет. Оказалось, про него вообще никто ничего не знает. И если бы не Семен Михайлович, она осталась бы совсем одна.

Без Максима ее разочаровал даже Полис. А с ним было хорошо и на Китай-городе. Только вот как теперь ей обращаться с этим незнакомцем? Пока он не заговорил, Сима даже сомневалась – он ли это? Глаза совсем другие. Пустые какие-то. А голос прежний, и шутки неуклюжие. Она подошла и прижалась щекой к его грязной майке, почувствовала, как Макс привычно обнимает ее. Старший брат, единственный, кто может ее защитить в этом мире, и совершенно беспомощный сейчас.

Симка плакала, тихо и горько, даже одежда на нем намокла. Плакала она, а легче становилось ему. Сестре было больно видеть синяки на его лице. Максим скинул куртку, прикрывавшую наручники, и набросил ей на плечи. Хорошая куртка, ему вряд ли пригодится, а вот Рыжик то ли мерзнет, то ли со страху дрожит.

– Все, мне идти пора. Тебе помогут, я поговорю… – и оглянулся еще раз, как будто прощаясь.

Он ожидал тюрьмы, в лучшем случае мрачного тупика у гермы на Александровском саду. Но его повели через Боровицкую на Библиотеку имени Ленина. Вот здесь еще совсем недавно он искал архивариуса… А здесь майор Ильин оставил их на ночевку, пожалев маленькую и уставшую Серафиму. Хороший мужик, а тоже влез, куда не надо! Как было бросить? А бросил бы, ушел – и не было бы ничего этого. Нет, нехорошо, не по понятиям.

Открытая платформа без колонн, сжатая по бокам рельсовыми путями, выглядела маленькой по сравнению с длиннющей Арбатской, которой владели военные, она и была похожа на какой-то плац для парадов, только сейчас дошло, а то копошился внутри какой-то червячок мутной ассоциации. О плохом думать не хочется, вот и лезет в голову всякая ерунда.