Ольга Швецова - Ящик Пандоры

– Будете, – а это умение влезать в душу и выворачивать ее наизнанку… Это ли не знание во зло? Такой же яд, как химическое отравляющее вещество, тоже не пахнет и вкуса не имеет.

– Тогда почему же Полис до сих не стер с лица земли другие станции? Здесь сосредоточена сила пострашнее армии Ганзы, боеприпасов у нас хватит и без поставок из Бауманского Альянса, войска обучены лучше, потому что нигде нет столько профессиональных кадровых военных. Почему никто не направил всю мощь этой машины на разрушение?

– Потому что еще время не пришло? – предположил Максим.

Семен Михайлович мысленно поаплодировал. Да это не пергамент, пожалуй, а каменные скрижали. И чем прочнее материал, не подверженный разрушению, тем труднее добавить на него что-то свое… Разве что уступит сам. И Крушинин понимал, что парень и в самом деле внимательно слушал его, крепко запомнил и сейчас обратил все это против брамина, которого считал своим врагом! Осмелился выйти на поле боя с чужим и непривычным оружием. Браво, мальчик!

– Я рассказывал тебе про человека, который принес звезду с неба, но она испугала остальных, ее свет ослепил глаза, привыкшие всматриваться во тьму. Люди давно полюбили тьму больше света… Но не здесь. Полис – это звезда во мраке, светильник, где еще сохраняется огонек знания. А где знание – там нет места разрушению.

– Это потому что у вас еще недостаточно знания для больших разрушений.

Максим отвернулся. Крушинин не отвел взгляда в ожидании, не оправдывался и не задавал вопросов. Казалось, что-то понял. Но в этот момент за спиной открылась дверь, в проеме показался хмурый усатый кшатрий, кивнул на Максима:

– К полковнику.

– Мы еще не закончили беседу, – с нажимом произнес брамин.

– Закончили! Юшкевич только что получил показания майора Ильина. И требует объяснений. Семен Михайлович, у меня же приказ! – кшатрий отвел глаза от пронизывающего взгляда старика и приказал конвоирам увести Белявского.

Брамин остался в одиночестве, вздохнул и задумался:

«А ведь парень уже почти начал говорить! Сейчас Юшкевич попытается взломать этот сейф, грубо, как медвежатник, когда стоило аккуратно вскрыть замки тонким инструментом, не повредив их. Хотя этот упрямец не сдастся сразу, есть время подумать». Запретить можно… А вдруг что скажет? Хотя на разговорчивость Белявского под давлением тем более не приходилось рассчитывать, если только полковник не изобретет что-то принципиально новое.

Максим еще лучше понимал, что именно его ожидает. А соврать не удастся, номер войсковой части тут же проверят знающие люди, уличат во лжи. Военным не надо бегать до Генштаба, чтобы определить местонахождение, тут они побольше браминов знают. И будет хуже… Ему-то хуже некуда, а вот Симке? Майор Ильин не рассказал бы всей сути дела, но знал достаточно, чтобы недостающие пробелы заполнились с помощью допроса. Теперь не будет ощущения, что ему лезут в мозг, кшатрии скорее кулаком работают. Ну, к этому он давно привык. Только бы Симка…

– Макс!

Она шла за ним, бежала, не поспевая за быстрым шагом конвойных.

– Найди учителя! Он тебе поможет отсюда…

Удар по ребрам будто разом перекрыл кислород. Хорошо же, больше они ни одного слова не дождутся, если не дали сказать самое главное. Железная дверь с надписью «Посторонним вход строго воспрещен» захлопнулась. Серафима осталась одна перед неподвижными и безучастными охранниками с одинаковыми орлами на виске. Долго смотрела на дверь, будто читая надпись по слогам, потом сорвалась с места и затерялась на станции.

Максима ввели в белое прямоугольное помещение, внутри было очень светло и холодно. Комната как комната, на больницу похожа: стеклянные шкафы жмутся вдоль стен, низкие столики с блестящими кастрюлями, белые круглые стулья, свернутый кольцами толстый резиновый шланг в дальнем углу. А главное, в центре необычный, дырявый стол очень уж похожий по форме на человека раскинувшего руки. Обычный лазарет. Но множество привязных ремней на столе и бетонный лоток, переходящий в сливное отверстие в полу, прикрытое решеткой, совсем не понравились.

– Раздевайся! – приказал один из конвойных.

– Зачем? Мужики, я не по этой части. Мне как-то бабы нравятся больше, – не к месту пошутил Максим и тут же словил кулаком под дых, попытался ответить и получил уже прикладом. На какое-то время он потерял сознание, а когда зрение прояснилось, то был уже голый. Его подхватили под руки, положили на стол.

Ремни затянулись на руках, ногах, голове и перехватили поперек груди. Голова гудела, как ветер в трубе воздуховода: у-у-у-у. Но холод в комнате и стужа, идущая от стали, на которой лежал, быстро привели в чувство.

Максим лежал довольно долго, руки-ноги затекли и закоченели, он стучал зубами от холода. Скрипнула дверь, затем еще раз. Голова была крепко притянута к столу, повернуть ее, чтобы рассмотреть, кто же пришел, он не мог.

– Чего вам надо?! Отвяжите, гады!

Заскрипело, будто кто-то сел, поерзал, устраиваясь поудобнее, на стуле. Максим скосил глаза, но увидал лишь край сапог и неясную тень. Послышались шаги, и в поле зрения появилось лицо. Широкая скуластая физиономия с черными, как туннельная тьма, глазами и такими же волосами. Да и само лицо какое-то темное что ли.

Мужик по горло затянутый в грязно-зеленый брезентовый передник, был огромным и будто, едва не задевая потолок головой, занимал все пространство комнаты. На какой-то момент Максима скрутил приступ удушья, ему стало не хватать воздуха, грудь сдавило. Макс разозлился:

– Падлы! – сдавленно просипел он от нехватки воздуха, дернулся всем телом, проверяя привязь на крепость. – Ну, давайте, фашисты, бейте связанного, чего уж. Крысы полисные!

Но ни черный, ни неведомый второй, сидящий у стены, никак на слова не среагировали. Зато слева от стола, там, где, как помнил Максим, стояли шкафчики и столы, послышался металлический лязг. В памяти всплыли все те звуки что он слышал, пока лежал в лазарете с забинтованными глазами, а где-то рядом в руках врача дяди Миши журчала пила, отгрызая гниющую заживо ногу, или звонко постукивали дробины, которые лепила выковыривал длинными ножницами-щипцами из живота незадачливого бойца.

Все эти звеняще-металлические звуки: вжик, дзиньк, блямс – очень похожи. Но тогда были развлечением, игрой «а что происходит?» для ничего не видевшего Максима, тогда происходившее его не касалось. А сейчас… он так же не мог ничего рассмотреть, но интересно не было совсем. Абсолютно. Никак. Да и воздух в комнате, как и в лазарете, отдавал кровью, едва замытой гнилью и смертью.

Вновь черная башка загородила собой пространство над Максимом. Взгляд будто глядит сквозь него, сквозь стол, бетонный пол еще на несколько уровней ниже, и так до самого ядра земли. Но во взгляде, – ничего. Пусто. Как, впрочем, и в лице ни капли эмоций.