Ольга Голотвина - Гильдия

Птаха шагнула в сторону, чтоб не забрызгаться хлынувшей кровью, и подтолкнула в плечо падающего часового, чтоб не на площадке растянулся, а привалился к каменному зубцу. Теперь с той стороны бухты можно было разглядеть фигуру в блестящем шлеме.

Пиратка, не теряя времени, кинулась назад по ступенькам. Попутно дала тумака своднику: мол, не сиди тут, поможешь…

В караулке еще не до конца поняли, что произошло, но уже злились, требовали отпереть. Захотят – сорвут этот несерьезный крюк!

Ферлисса, бледная и растерянная, все еще стояла над трупами двух десятников.

– Помоги снять засов! – негромко скомандовала Птаха. – Эй, ты чего? – удивилась она, заметив, как дрожат на дубовом брусе пальцы ее союзницы.

– Я в первый раз убила человека, – тихо призналась Ферлисса.

– Да ну?! А как ладно у тебя вышло…

– Я же целительница, – отозвалась Ферлисса, пытаясь приподнять свой край бруса. – Я знаю человеческое тело. Била снизу в подбородок… через язык – в мозг…

– Ловко! Надо запомнить… Эй, как тебя… Рябой! Не стой столбом, помоги дамам!

Втроем они вытащили тяжелый засов и распахнули дверь. В лицо ударило солнце, и бернидийкам показалось, что зеленое море ветвей плеснулось им навстречу. Море, откуда вот-вот должны вынырнуть им на помощь три десятка свирепых двуногих акул…

Прибой взмылил темные, обросшие водорослями валуны у подножия крутого утеса, швырял ошметки пены на старые башмаки женщины и вдрызг разбитые сапоги мужчины.

Но двое, стоящие лицом к лицу на скользких камнях, не замечали ни морских языков, лижущих им ноги, ни пронзительного ветра, ни враждебных криков чаек.

– Убирайся! – властно приказала королева нищих. – За каким демоном ты притащился сюда за мной? Может, мне Жабье Рыло велел кое-что тайно сделать, а ты под ногами путаешься да глаза пялишь!

– Не бреши! – заорал в ответ Патлатый. Его лицо раскраснелось от злости, грязные волосы растрепались по ветру. – За зельем своим потащилась! Пропади оно в болото, а с ним и та сволочь, что тебе его приносит!

Щука ударила его в лицо – коротко, почти без замаха, по-мужски крепко. Голова Патлатого мотнулась, с разбитых губ побежала струйка крови. Нищий глухо выругался и шагнул к женщине. Та проворно отпрыгнула в сторону. Патлатый оступился на склизком валуне, взмахнул руками, удерживая равновесие. Это помогло ему прийти в себя. Несколько мгновений назад ему отчаянно хотелось сгрести эту негодяйку в охапку, повалить прямо на мокрые камни… Но сейчас, хотя тело еще было возбуждено, ум уже трезво прикинул, что придется гоняться по мокрым водорослям за верткой, как змея, женщиной. К тому же у нее наверняка с собой нож…

– Королева моя, – заговорил он быстро, ласково и убедительно. Говорить было больно, кровь струилась по подбородку, но Патлатый даже не поднял руку, чтобы отереть лицо. И не сводил глаз со Щуки. – Королева моя, да разве ж я тебя обижу? Я ж за тебя – вот хоть с этого утеса башкой вниз, прямо на камни! Я ж потому и злюсь, что вижу, как ты себя травишь!

Щука глянула ему в лицо так пытливо, что у Патлатого мороз пробежал по коже: а ну как велит, стерва, и впрямь взобраться на утес да навернуться оттуда на прибрежные валуны? Для проверки искренности…

Мужчина и сам не знал, был ли он сейчас искренним или лгал. Не знал, чего хочет: силой взять Щуку, избить, убить на месте – или действительно погибнуть по одному движению ее тонкой брови…

Взгляд Щуки стал растерянным, заостренные черты лица утратили враждебность.

– А ведь ты и в самом деле любишь меня, – протянула женщина негромко. – Не на место мое в Гиблой Балке заришься, а впрямь… Ой, брось ты это, забудь. Порченая я…

– Щука, но я…

– Помолчи! – Ласковые нотки исчезли из голоса королевы нищих.

Сверху послышалось хриплое карканье. Подняв глаза, Патлатый увидел, что с вершины утеса свесилась голова на длинной шее. Усаженный острыми зубами клюв выжидающе приоткрылся: не прикажут ли броситься на врага?

Только этого не хватало! Проклятый горлан увязался за хозяйкой! Ну, теперь силой точно не справишься…

Щука тоже глянула наверх, но тут же вновь перевела взгляд на Патлатого.

– Молчи и слушай. Я тут навертела узлов, а как распутывать – не знаю. Если не вытащу лапу из капкана, Жабье Рыло меня в клочья порвет…

– Щука, если я могу…

– Сказано тебе, заткнись! – Женщина подняла руки, откинула волосы, через голову сняла с шеи шнурок, на котором болтался деревянный кружок с выжженным на нем нехитрым узором. – Видел эту штуку?

– Ну, видел. Ты говорила – твой талисман…

– Вещица, которая и медяка не стоит, верно? Никчемная деревяшка, на нее даже в Гиблой Балке никто не позарится. А для Жабьего Рыла – условный знак… Лови!

Деревянный кружок полетел в сторону Патлатого, тот поймал его.

Горлан принял это за начало игры и слетел хозяйке на плечо. Та равнодушно смахнула его на камни. Тварь обиженно каркнула и запрыгала по пышной гриве водорослей, высматривая, не прибьет ли к берегу дохлую рыбку.

– Сейчас ты поднимешься на утес, – приказала женщина, – и будешь ждать меня. Если сумею сладить со своей бедой – вернусь. Если не сумею, так и возвращаться незачем, на свое горло ножа искать…

– Щука, я…

– Если не вернусь, скажи в Гиблой Балке, что ты – новый король. Поверят или нет, не знаю, но когда явится человек от Жабьего Рыла, покажи ему эту деревяшку. Он поймет, что я тебя вместо себя оставила… Ступай!

Круча здесь была такой неровной, что по ней вскарабкался бы и дряхлый старик. Поднимаясь наверх, Патлатый держал шнурок в зубах, чтобы руки были свободны. Кровь с разбитых губ запачкала драгоценную деревяшку.

Король нищих! Король Гиблой Балки! Ну, теперь он всем покажет! А что еще будет!..

Тщеславные мысли взбаламутили тину и грязь в душе бродяги. В эти мгновения он не только забыл о своих чувствах к Щуке – он даже не думал о том, что женщина может вскоре подняться на утес и потребовать назад знак своей власти.

А когда спохватился и посмотрел вниз – у воды уже не было никого, лишь прыгал по камням горлан да чайки метались, как грешные души в бездне. Королева нищих исчезла. То ли в воду канула, то ли сквозь скалу ушла…

Примяв ладонью бурьян, Патлатый сел на краю утеса и приготовился ждать.

Над зеленым маревом листвы, над темными вершинами скал потянулась в небо тонкая струя черного дыма. Еле заметная – но те, кто ждал сигнала, разглядели ее.

Капитан Равар выдохнул яростную смесь ругательств и благодарностей, обращенных к Морскому Старцу. А затем весело, по-молодому рассыпал над палубой команды.

Корабли, только и ожидавшие знака с берега, снимались с якорей. Они все еще шли на веслах, не поднимая парусов, – «Гордец», «Танцор», «Вспышка», «Клинок», «Оса». Но теперь они двигались увереннее, почти не задерживаясь для промера глубин, потому что на борту «Гордеца» был лоцман, знавший здешние воды, как собственное подворье.