Александр Золотько - Орден Хранителей. Инквизитор

— А почему именно я?

Нет, действительно, очень простой и очевидный вопрос. Почему именно Иван Александров, а не кто-нибудь другой? Нет у Ивана ни особых качеств, ни уникальных способностей. Стреляет хорошо, соображает чуть выше среднего. Глупости хватает, чтобы стоять на своем, на том, что считает правильным, даже тогда, когда всем становится очевидной опасность такой несговорчивости. И даже без выгоды для себя.

Но ведь таких — много. В том же Ордене Охранителей их множество, нормальные люди, без склонности к идеализму и гуманизму, никогда бы не смогли работать в Конюшне, копаться в дерьме Инквизиции или гоняться за демонами по лабиринтам под Иерусалимом.

— Почему я? — повторил вопрос Иван, понимая, что не ответит ему Круль. Или ответит вот так, вопросом на вопрос.

— А почему я? — в тон Ивану спросил Круль. — Отчего мой дед? Почему мой сын?

— Твой сын?

— Это я фигурально, — пояснил Круль. — Как пример. Нам не дано знать, что нам предначертано. И нам не понять, к добру или к худу мы сейчас поступаем. Не дано. И все. И с этим придется смириться. Попытаться выжить, понятное дело, выкрутиться, ну и отстоять высокие идеалы. Ты как по поводу высоких идеалов?

— Пошел ты! — с чувством сказал Иван.

— Думаешь, я от тебя ожидал чего-нибудь другого? Ни секунды не ожидал. В задницу, в передницу… А я, между прочим, не просто пошел, а еще и тебя с собой беру. У нас на вечер назначено интервью с кем бы ты думал?

— С кем?

— Нет, ты угадай, — капризным тоном приказал Круль.

— Не собираюсь.

— С тобой неинтересно. Совсем. Ты не любопытен. Во всех отношениях. Ты сам не любопытен и ни для кого не любопытен. Балбес. Почему я на тебя трачу свое время, силы и здоровье? Почему мне было приказано охранять тебя, а не кого-нибудь другого? Почему?..

Закончить тираду Круль не успел. За кустами грохнуло как из пушки, пуля ударила в ствол дуба, под которым лежал Иван.

— Твою мать! — пробормотал Иван, откатываясь за дерево и выхватывая пистолет.

Круль успел выстрелить трижды, прежде чем к перестрелке подключился «умиротворитель». Пули рвали листья на кусте, срезали тонкие ветки и разрывали ветки потолще.

— Стоп! — проорал Круль.

Иван перестал стрелять.

— Обойдем? — тихо спросил Круль. — Или ну его?

— Ну его, — сказал Иван. — Наше счастье, что стреляли пулей, а не картечью. Согласен?

— Не без того. — Круль встал на колено, держа куст под прицелом пистолета. — И пуля высоко прошла, будто он в стоячего стрелял. А мы — лежали.

— Просто намек? — спросил Иван.

— Очень прозрачный. Что они имели в виду?

— Ну… чтобы мы не ходили по лесу, например. — Иван встал, не опуская оружия.

— Или убирались отсюда ко всем чертям. — Круль тоже встал, подергал по очереди ногами, разминаясь. Демонстративно принюхался.

— Что еще? — поинтересовался Иван.

— Если пан услышит, что к запаху серы примешивается запах сероводорода, так то не от страха, а от злости, — сказал Круль. — Сейчас мы медленно-медленно, прикрывая друг друга, как на показательных выступлениях, отходим к населенному пункту. Там меняем нижнее белье и отправляемся на встречу к самому главному в этом сумасшедшем доме.

— Без тебя было намного спокойнее, — сказал Иван.

— Зато не так весело, — ответил Круль. — Я вон уже весь обхохотался…

— А ты напрягся, красавец. — Иван на секунду перевел взгляд на предавшегося и даже подмигнул ему эдак с иронией. — Вибрируешь…

— С чего это ты взял? — Круль медленно водил стволом пистолета, вглядываясь в растительность вокруг поляны. — Мои нервы выкованы из стали… и закалены в адском огне…

— Вибрируешь, красавец, вибрируешь… Ты, когда нервничаешь, начинаешь всякие глупости говорить либо о бабах, либо о дерьме…

За деревьями и в подлеске ничего не шевелилось, Иван начинал чувствовать себя глупо, вот так целясь из пистолета в целый лес. И вообще, если бы их действительно хотели убить, то убили бы… пугали их, ясное дело…

— Чуешь? — Круль шумно втянул воздух носом. — Это мне кажется или пахнет…

— Сероводородом?

— Кровью пахнет, Ваня…

Иван принюхался — благоухающий рядом с ним Круль напрочь перебивал все запахи.

Но самому Крулю серная вонь не мешала.

— Где? — спросил Иван.

— Естественно, там, куда мы с тобой так живо палили. — Круль еще раз потянул носом и чихнул. — Сходишь, посмотришь?

— Может, ты сам? — чисто механически поинтересовался Иван по привычке спорить с предавшимся, а сам медленно двинулся к растерзанному пулями кусту. — Раскомандовался…

— Давай-давай, тебя не жалко… — Круль сместился в сторону, чтобы не находиться с Иваном и кустом на одной линии. — В тебе демон сидит, в случае чего — подлечит. А у меня еще рука с прошлого раза толком не зажила…

— Ну для покалеченного ты движешься и стреляешь очень уверенно… — Иван замер и прислушался.

Что-то там все-таки было… Какой-то слабый звук доносился из-за полумертвого куста орешника. Стон? Сдавленный, почти беззвучный стон. Точно.

Иван шагнул к кусту.

— С ума сошел? — прошипел Круль. — А растяжка если?

— Кто знал, что нас сюда занесет нелегкая? — Иван оглянулся на Круля через правое плечо. — Кто-то за нами шел, пальнул, не попал… А мы, похоже…

Мальчишке было лет восемнадцать, не больше. Форма в другое время, возможно, добавила бы ему пару-тройку лет, но сейчас лицо его бледно, губы по-детски искривлены, по щеке текли слезы. Мальчишке было очень больно. Очень-очень.

Он зажимал себе рот правой рукой, чтобы не закричать, а левой пытался не выпустить жизнь из своего тела. Между пальцев левой руки, прижатой к груди, текла кровь, густая, почти черная.

— А мы попали… — сказал Иван, опускаясь на правое колено возле раненого солдата. — И, похоже, я… Тут так разворочено… У тебя пули попроще…

— Я и сам не такой загадочный, — Круль подошел, присел, быстро осмотрел рану. — Значит, так, либо мы его сейчас добиваем, чтобы он не мучился, либо доставляем его на операционный стол в течение максимум десяти минут. Ставим на голосование?

Продолжая нести чушь, Круль положил свое оружие на землю, достал из кармана платок и, сложив его, попытался просунуть под ладонь раненого.

Тот застонал, но руку от раны не отнял.

— Идиот малолетний… — Круль посмотрел на свою загипсованную левую руку. — Ты мне поможешь, Ваня?

Солдат с ужасом смотрел на них. С ужасом и ненавистью. И ненависть эта была совсем недетской. Взрослой, почти старческой была эта ненависть, осознанной и продуманной.

Вдвоем с Крулем Иван кое-как перевязал паренька. Огляделся. На земле валялась двустволка, старая, с потертым прикладом и ложем, перемотанным веревкой.

— Ружьишко так себе у него, — Круль сунул свой пистолет за пояс, быстро прошелся здоровой рукой по карманам. — Документ, фотография…