Мария Стрелова - Нас больше нет

«Я этого не делал. Не делал. Не делал», – как молитву, шептал он про себя, торопливо шагая через зал. За столом стихли разговоры, все внимательно смотрели на него.

– Жри, – презрительно фыркнул Сергей, назначенный дежурным по кухне, плюхая ему в миску половник супа.

– Мы когда-то были друзьями, – напомнил Женя, подняв голову.

– Слышали, народ? – громко сказал парень. – Эта мразь меня другом назвала. Я с таким, как ты, в одном поле срать не сяду, понял?

В зале захохотали. Егор Михайлович взглянул со своего места, но не вмешался, а отвернулся. Марина хотела что-то сказать, но передумала. Промолчала, делая вид, что занята содержимым своей тарелки.

«И ты туда же», – горько подумал юноша, спеша к выходу через зал.

Не заметив подножку, упал, расплескав суп по полу.

– Так и жри, с пола! Самое место! – полетели в спину обидные выкрики.

Женя поднялся и побежал прочь.

– Убрать не забудь, – крикнула вслед Анна Ивановна.

Пока все ели, парень собирал тряпкой разлитый суп. Это занятие могло показаться бесконечным, потому что на пол летели остатки из тарелок. Начальство смотрело на этот акт откровенного издевательства и вредительства с явным неудовольствием, однако вмешиваться в эту показательную порку не желало.

Через четверть часа обед завершился, и Евгению показалось, что его выпустили из пыточной камеры. Наконец, вытерев пол, он ушел в свою каморку, привалился к стене и закрыл глаза.

– Ешь, – раздался знакомый голос, оторвавший парня от череды болезненных и тоскливых мыслей.

Марина поставила перед ним свою миску.

– А ты?

– Я сказала – ешь, – женщина скривилась, отвернулась.

Алексеева молчала, пока парень жадно доедал суп.

– Они ведут себя омерзительно, – наконец, сказала она.

– Они наказывают преступника, – мрачно заметил Женя. – Проблема лишь в том, что я не совершал этого.

– Тебя уже осудили, – напомнила Марина.

– И ошиблись, – упрямо ответил парень.

– Как скажешь, – спокойно согласила Алексеева, забирая у него из рук миску.

– Они тебя зауважали после того, как ты самоотверженно спасла из огня их командира и помогла живыми добраться сюда.

– Пусть так.

– Ты можешь повлиять на них. Помоги мне.

– Не могу. Им нужно выплеснуть то, что накопилось за столько времени. Люди лишились дома, потеряли все, что нажили своим непосильным трудом за двадцать лет. У них сгорели все личные вещи, все, что было дорого. И тебе повезло, что обошлось без жертв. Я даже пробовать не стану, иначе недовольство прорвется, и будет хуже. Сейчас бункер сплочен, как никогда. Общий враг объединяет, дружочек. Мне жаль, что им стал ты. Мне, правда, очень тебя жаль. Но тебе придется потерпеть. Иди, твой перерыв закончился. Анна ждет тебя, у нее есть задание, – Марина погрустнела.

– Ты такая же, как и они все.

– Пусть так, – спокойно повторила женщина, но на ее лице отразились странные, противоречивые чувства. Женя хотел ее понять, но не мог.

Он поднялся и вышел, оставив ее одну. Алексеева прижалась лбом к холодному бетону.

«Слишком уж часто мне приходится говорить себе: Марина, ты сволочь. Дрянь, каких мало. Жалко, что мутации не отключают совесть», – думала она, разглядывая крохотные трещинки на стене.

Было муторно и тоскливо. Женщина в поисках успокоения пошла в детскую комнату, присела у кроватки, где спал ее сын.

– Ну что же, Сергей Иваненко, вот и встретился ты со своей непутевой мамашкой, – улыбнулась она, приглаживая рыжий пушок у него на лбу.

Она смотрела на малыша и не чувствовала ничего. Ни любви, ни привязанности – обычный младенец, по случайности оказавшийся ей родным. Если уж на то пошло, за те недели, проведенные рядом, Женя стал для нее намного ближе, чем собственный сын.

– Удивительная генетика – сын мутанта и обычного мужчины, – нашептывала Марина, уговаривая саму себя. – На отца своего чем-то похож. Как мне тебя любить, если весь материнский инстинкт растворился в препаратах, которые колол мне полковник, как и облик кровожадной твари? Ты – чужой, чужой и странный. Скорее уж Валюша тебе мама, она за тобой ухаживала с первых дней твоей жизни. А я – так, чужая тетка, потрепанная жизнью и потерявшая все ориентиры и чувства. Тебя мне даже не особо жалко. А Женьку жалко. Коли уж на то пошло, у нас с ним теперь одна кровь, Егор от него отказался, а я приняла, как своего сына. И все мальчишки в Раменках были мне сыновьями. А ты кто? Маленький, глупенький. Уникальный образец, не более того.

Младенец проснулся, посмотрел на маму своими карими пронзительными глазами и улыбнулся. Выросшие в два месяца зубы до дрожи пугали воспитательниц, но Валя, его куратор, уже привыкла и даже привязалась к мальчишке. Он почти не плакал, по-взрослому глядел на окружающий мир, улыбался, будто думал о чем-то своем. Непростой ребенок с непростой судьбой.

«Как все сложится дальше? Кем ты станешь, успеешь ли повзрослеть, или погибнешь раньше? Кто знает? Спи, сынок. Хоть я и не люблю тебя, но желаю добра. Спи, Сережа, и будь счастлив!»

Марина провела пальцами по щеке сына и вышла в коридор. Увидела Женю со шваброй. Совесть больно укусила женщину. Алексеева отвернулась и торопливо зашагала прочь.

Женя ворочался на жестком матрасе, мучаясь болью в натруженной спине. Не получалось ни спать, ни бодрствовать, на душе было пусто и муторно. Короткие мгновения сна не приносили отдыха и успокоения, юноша с криком просыпался от кошмаров, вскакивал и ложился обратно, глядя на смутно белеющий потолок, и там ему виделся укоризненный профиль Марины.

– Она предала меня тоже. Предала. Предала, – шептал осужденный, и от этой мысли ему хотелось умереть. – За что все так со мной? Что я сделал, где ошибся? Я не виноват.

«Смотри на себя! Ты – сильный. Ты – смелый. Ты все выдержишь!» – звучал в голове знакомый голос. Чем больше парень думал, тем больше удивлялся самому себе. Его уже не тревожило мнение отца, мнение людей, он страстно желал, чтобы его защитил, ему поверил лишь один человек, одна женщина, и от этой мысли становилось жутко. Почему она, зачем все это? Почему ему так важно, чтобы Марина верила ему?

– Она верит, она знает всю правду, всю! Но она не хочет мне помочь! – с тоской шептал Женя в темноту. – А я не виноват!

Юноша вышел в темный коридор. Ночная смена дежурных уже спала, утренняя еще не заступила. Самый тихий предрассветный час, около четырех. Бункер мирно спал, окутанный каким-то особым подземным уютом и безопасностью. Евгению подумалось, что все убежища немного похожи одно на другое, и каждое из них становится для выживших домом. Но для него весь этот маленький мирок после Катастрофы, столько лет бывший родным, знакомым и понятным, в одночасье стал враждебным и чужим. Двадцать лет толстые стены защищали его, звали домой из тяжелых вылазок, обещали безопасность и покой, но сейчас они стали казематом, последней тюрьмой осужденного, откуда хотелось бежать, не останавливаясь. Куда угодно, на расстрел, на съедение мутантам – только бы не оставаться здесь. Тусклый свет ламп угнетал, сводил с ума. Парню казалось, потолок опустился еще ниже, грозясь раздавить того, кто вдруг стал чужим для мира выживших.