Мария Стрелова - Нас больше нет

– Женя…

– Мне уже все равно. Делай, что угодно. Я тебя ненавижу, – тихо сказал парень, и в его голосе сквозила пустота.

– Андрей покажет тебе бункер, – с усилием выговорила Алексеева. – Он не выносит грязи и голодных обмороков, поэтому тебе придется вымыться и поесть.

Пленник молчал, пустыми глазами уставившись вверх.

– Тебе станет лучше, – уговаривала женщина. – Прошу тебя.

– Мне уже стало лучше, – с горьким сарказмом ответил парень, отстраняя ее руку. – Когда ты велела пристегнуть меня наручниками к кровати. Моя разбитая спина сказала тебе «спасибо».

– Чего ты хочешь? – не выдержала Марина.

– Ничего, – безразлично ответил он.

– Мне уйти? Будешь дальше жалеть себя в одиночестве, пока не сойдешь с ума?

Женя укоризненно посмотрел на нее и снова отвернулся.

– Уходи.

Марина выдохнула, справляясь с собой, вышла в коридор. Ее встретил вытянувшийся в струнку часовой.

– Пленника вымыть и накормить. Откажется – сделайте это насильно. В камере произвести санитарную обработку. На выполнение – тридцать минут, потом проводите его к Андрею Сергеевичу, он в курсе, – отдала ему короткий приказ Марина и с порога обернулась к Жене. – Я не хотела, но ты меня вынуждаешь. Советую попытаться прийти в себя, пока тебе дают такую возможность. И да, не зли свой конвой, для них насильно – это действительно любыми методами. Попробуешь сопротивляться, мне тебя жалко не будет. До скорой встречи.

В ее чертах не осталось мягкости и грусти, голос прозвучал по-военному сухо и сурово. «Она способна на все!» – вдруг со страхом подумал юноша, в глубине души уже раскаиваясь, что разозлил свою покровительницу. Ни жалости, ни сострадания в лице Алексеевой уже не было – безразличная восковая маска. Что ж, чувство долга и умение скрыть все, что накопилось внутри, всегда было ее сильной стороной. Пленнику стало жутко…

Он покорно позволил часовому вывести себя в коридор и остановился лицом в стену, ожидая, пока солдат закроет дверь камеры. Но краем глаза пленник все же успел заметить, что Марина остановилась в конце коридора, обернулась и долго смотрела на него. Женю вдруг уколол стыд. Эта женщина желает ему добра, с внезапной ясностью осознал он. Использовала, предавала в своих интересах, но раз за разом спасала его жизнь. Он давно был бы мертв, если бы не ее защита. Ей больно. Так же, как и ему, даже хуже. Она перенесла куда больше, чем он сам, и так же ищет помощи и поддержки в нем. А он раз за разом отталкивает ее, обвиняя во всех бедах своего единственного и последнего друга. Юноша твердо решил просить у нее прощения, если у нее хватит сил простить его еще раз.

Часовой довел пленника до двери с надписью «душ» и втолкнул его туда.

– У тебя есть пять минут, – скомандовал он, захлопывая за ним створку.

Вода была ледяной, видимо, для заключенных системы обогрева не предусматривалось. Тело тотчас же отозвалось судорогой, ноги свело. Женя едва не упал, поскользнувшись на мокром кафеле, однако, памятуя наставление Алексеевой, стойко вынес мучительную банную процедуру. Ему очень не хотелось, чтобы конвоир насильно держал его под холодными струями голым, от мысли о новых унижениях становилось дурно.

Крохотное, серое от времени полотенце почти не впитывало влагу, с волос на спину падали тяжелые капли, отзываясь болью в незаживших ранах, пальцы посинели. Пленник дрожал, пытаясь онемевшими руками натянуть чистые штаны. Но, несмотря на все это, он почувствовал себя гораздо лучше. Безразличное отупение отступило, в голове прояснилось. Казалось, вместе с грязью вода смыла отчаянье и тоску, появилась воля к жизни. Жене хотелось увидеть Марину. Разгадать ее, понять, что она прячет под маской, поговорить, наконец, начистоту. Она обещала ему, что тайн больше не будет. Сейчас парень был готов принять любую правду. Принять с такой же стойкостью и железной силой духа, как и его спасительница.

Часовой привел его обратно в камеру. За те короткие минуты, что они провели в коридоре, оттуда исчез грязный матрас, полы остро пахли хлоркой. У двери стояла дымящаяся миска супа и стакан мутного грибного отвара, который заключенным давали вместо чая. После нескольких дней голода эта незатейливая пища показалась юноше деликатесом. По крайней мере, еда была горячей и согревала изнутри. Марина оказалась права, Евгению и впрямь полегчало. Он торопливо допил отвар, обжигая губы, и постучал в железную дверь.

– Я готов, – доложил заключенный часовому, и тот выпустил его в коридор. На сей раз он надел пленнику кандалы не только на руки, но и на ноги. Женя сделал пару неловких шагов и едва не упал. – Зачем это?

– Приказ Алексеевой. Вперед, – конвоир подтолкнул его в спину.

Парня вдруг снова затопила обида. «Зачем она так со мной? Она хочет, чтобы я чувствовал свою беспомощность, вновь желает унизить. Почему? Что плохого сделал ей именно я?» – печально размышлял он, глядя в пол.

В конце коридора, перед лестницей, ведущей вниз, на другие этажи бункера, их встретил полковник. Он кивком отпустил часового, оглядел юношу с головы до ног и удовлетворенно улыбнулся.

– Добрый день, молодой человек. Я снова вижу на лице ненависть ко всему живому. Ты опять расстроил Марину Александровну, и сейчас наверняка думаешь, зачем же она так с тобой обошлась. Не стоит, наручники – это мой приказ. Уверен, то, что ты сейчас увидишь, тебе очень не понравится. А зная твою любовь к истерикам, я подстраховался. Но напоминаю, начнешь орать и дергаться – Алексеева тебя не спасет, – в своей обычной издевательской манере поприветствовал его Рябушев.

Женя исподлобья взглянул на него, но промолчал. Вдвоем они спустились на второй этаж. Пленник замер, оглядывая картину, открывшуюся перед ним. Он не верил своим глазам.

Второй этаж бункера представлял собой огромный зал, в который выходили двери жилых комнат. Он был совершенно не похож на тот мрачный бело-зеленый коридор, который видел Женя во время своего заключения. Стены были выкрашены в ярко-алый цвет, на них выделялись выведенные белой краской по трафарету лозунги. Один из них, повторенный несколько раз, гласил: «Труд и подчинение – основа счастливой жизни!». Парень вдруг задумался о смысле написанного, но не сумел осознать, что за этими простыми словами крылась целая система, которая складывалась много лет. Полковник с интересом наблюдал за реакцией спутника и, кажется, был доволен.

По центру зала стояли столы, за которыми группами расположились обитатели убежища. Было шумно, слышались смех и разговоры. Рябушев кивнул солдату, стоявшему у дверей, и тот тотчас же отдал честь и схватил мегафон, лежавший на столе.

– Смирно! – гаркнул он, и его голос, в несколько раз усиленный, отозвался эхом.