Мария Стрелова - Нас больше нет

– Она – сумасшедшая… – озаренный внезапной догадкой, выговорил Женя. – Такая же фанатичка, как Доктор Менгеле, неумолимая, страшная. Я не хочу в это верить. Не хочу. Но она на моих глазах… Жестокая… Нет, не хочу, такого не может быть…

Мысли его потекли бессвязным потоком, лихорадочно выплескиваясь. Полковник молча слушал, не перебивая, и ответил лишь тогда, когда пленник замолчал, опустошенный.

– Ты ошибаешься на ее счет. Она выполняет мой приказ, это я принял решение отправить участников эксперимента на поверхность, не она. Будь милосерден, Евгений, она и так похожа на восковую куклу, настолько ей больно делать все это. Выполнять приказы и не думать, пусть думают командиры, – это высшее счастье для человека, когда-нибудь ты поймешь это. Отсутствие ответственности – как высшее благо. Марина никогда не имела возможности просто выполнить приказ, не думая, за каждым ее словом и действием стояли сотни жизней. Сегодня она впервые не задавала вопросов, подчиняясь. Ты выпил ее до дна, исчерпал, отталкивая и обвиняя, когда женщина просила помощи. Она надломилась, спряталась в раковину, как улитка. Ей больно. Каждый ее шаг напоминает хождение по битому стеклу, когда осколки впиваются и ранят в кровь. А ведь она всего лишь женщина, и ей бы быть слабее нас с тобой, но приходится быть сильной. Сильнее тебя, сильнее меня. Ты видел ее стеклянные глаза, в них совсем не осталось жизни. Даже мне, старому негодяю, стало жаль ее.

Голос Андрея Сергеевича звучал странно, в нем впервые за долгие годы сквозило понимание и сочувствие. Рябушев вдруг устыдился своей невольной слабости, резко крутанулся на пятках и пошел по коридору.

– Оставьте меня здесь. Я не хочу больше, дайте мне умереть! – крикнул пленник ему вслед.

– Ты не понял, что я сказал тебе? – в голосе полковника послышалась горькая злость. – Если я сейчас убью тебя, она не переживет. Задержись на этом свете ради нее, сдохнуть ты успеешь всегда. Иди за мной, у меня остался для тебя последний сюрприз.

Марина шла по коридору, стараясь не думать ни о чем. Каждая не высказанная вслух мысль обжигала душу, каждая эмоция казалась ударом, от которого хотелось упасть и никогда больше не подниматься.

За ней в молчании следовали заключенные, сопровождаемые конвоем. Алексеева физически чувствовала их страх. Если бы она могла им помочь! «Нет, не смей, не смей жалеть! Они – не люди, они образцы, номера. Задумаешься над их судьбой – свихнешься. Это эксперимент, он планировался очень долго, пленники, в отличие от других, не мучились, не страдали, их не били, кормили. Если пластохинон подействует, это будет феноменальное открытие. Мы сможем выйти на поверхность, вернуться в разрушенные города, не боясь радиации и солнца, воссоздадим потерянный мир и поможем всем выжившим, тем, кто задыхается в метро и бункерах. Всего десять человек пострадают во имя науки, во имя памяти тех миллионов, что не пережили Катастрофу. Препарат сработает, я верю, им придется лишь немного потерпеть, скоро их страх пройдет, все получится, непременно получится! Я могу спокойно выйти на поверхность, полноправным жителем Мытищ, сбежать из подземелий туда, где скоро наступит весна, и они смогут. Пусть мучительно, пусть больно, но цена победы никогда не бывает слишком высокой. У меня получилось, получится и у них. Нужно только чуть-чуть потерпеть», – Марина уговаривала сама себя, но не верила. Что-то внутри противилось рациональным доводам, царапалось, оставляя в душе глубокие раны.

Часовой раскрутил вентиль, дверь на поверхность открылась, и оттуда дохнула морозом зима. Узники зашептались, остановились, но солдаты силой вытолкали их наружу.

– За мной! – приказала Марина, шагая по свежему снегу.

На улице было тихо, только ветер шуршал в черных ветвях деревьев. Алексеева остановилась на пару мгновений, внимательно оглядываясь по сторонам. Все было спокойно, пара солдат в белых маскировочных халатах поверх химзащиты стояли у стены полуразрушенного здания, изредка переговариваясь. Дежурство заканчивалось, через десять минут их должны были сменить те двое, что вышли из бункера вслед за траурной процессией пленников.

Женщина слышала за спиной сдавленные рыдания, один из мужчин плакал от ужаса, не в силах совладать с собой. Марине хотелось обернуться, высказать вслух все те оправдания, что блуждали в спутанных, мрачных мыслях, но она не смогла, зная, что каждое лишнее слово приближает ее к неминуемой истерике. Еще немного потерпеть, и тогда можно будет остаться с собой наедине и разрешить себе быть слабой и несчастной. Только не оборачиваться назад. Это не люди. Это номера, объекты исследования. И Алексеевой становилось горько и тошно от самой себя.

Вслед за женщиной заключенные строем вошли в здание бывшей казармы. Внутри было совсем темно, узкий луч фонаря высвечивал черные провалы дверей по обе стороны коридора. Под ногами скрипела битая плитка и осколки кирпича, на подоконниках, ощерившихся остатками мутных от времени стекол, лежал снег.

За последнюю неделю женщина не раз побывала здесь, по просьбе Доктора Менгеле подготавливая площадку для эксперимента. Ей повезло, в одном из помещений не было окон и сохранилась целая металлическая решетка, заржавевшая от времени, но вполне крепкая. Раньше здесь была комната для хранения оружия, небольшая, но полностью изолированная от внешнего мира. Алексеева в течение нескольких дней выносила оттуда мусор и остатки сгнившей мебели, и сейчас там не осталось ничего, только голые кирпичные стены с частично сохранившейся синей краской.

Во время одной из вылазок она услышала одиночный выстрел из автомата, служивший у часовых сигналом тревоги. Снаружи послышался не предвещающий ничего хорошего рык. Пути к отступлению были отрезаны, в коридоре раздались тяжелые шаги мутанта. Марина скользнула в комнатку и заперла решетку на замок изнутри. Отчего-то ей совсем не было страшно, промелькнула глупая, но очень забавная в тот момент мысль: «Раньше мы ходили в зоопарк и смотрели на зверей в клетках, а теперь звери смотрят на людишек!» Алексеева засмеялась, отходя к дальней стене. Тварь, привлеченная звуком и запахом, появилась из-за поворота и замерла возле решетки, принюхиваясь. Злобные глаза монстра внимательно наблюдали за добычей, всклокоченная шерсть на загривке этой помеси собаки неизвестно с кем стояла дыбом. Мутант бросился на решетку, ржавые прутья затрещали, справляясь с нагрузкой. А Марина продолжала веселиться и истерически хихикать, глядя, как пес пытается достать ее тяжелой когтистой лапой. Женщина потом удивлялась сама себе. Если бы петли не выдержали, спасения бы не было. Тварь загрызла бы ее, растерзала на мелкие клочки в крохотном помещении. Но страх отступил. Остался только отчаянный смех. Через несколько минут подоспели опомнившиеся часовые, несколькими выстрелами уложили монстра и в ужасе уставились на Алексееву сквозь окуляры противогазов. Она открыла замок и вышла, со спокойной улыбкой поблагодарила солдат, равнодушно перешагнула через тело собаки, дергающейся в предсмертных конвульсиях.