Мария Стрелова - Нас больше нет

Рабочие даже не обернулись, не отрываясь от своих дел, но некоторые вздрогнули, услышав опрометчивое заявление. Юноша посмотрел вокруг с бессильным отчаяньем. Нет, эти люди уже не способны к бунту.

– Каждый вспомнил свое унижение – видел, как их всех передернуло. Спроси любого, как он был наказан, услышишь много интересных историй. Помнят и боятся. Желают заслужить поощрение, еще надеясь вернуться к лучшей жизни, в красный зал. Знаешь, пару человек я даже отправил туда, чтобы не отбирать последнюю надежду и веру в чудо. Сейчас бывшие слуги – самые злобные, самые жестокие надсмотрщики, и это мотивирует. Все, живущие на этом этаже, мечтают о том, чтобы оказаться по другую сторону черты, с автоматами в руках раздавать приказы. Забавно наблюдать. Здесь процветает шпионаж и доносительство, эти забитые и печальные людишки готовы загрызть того, кто хоть немного лучше их, лишь бы он не оказался выше. Именно это никогда не даст им сплотиться против свободных. Жалкое зрелище. Им нужен лидер, но сами они его выбрать не смогут никогда. Такая вот отрицательная селекция. Там скопились лучшие, здесь – худшие. Они до дрожи боятся вызвать недовольство надсмотрщиков и меня лично. Нескольких особо непокорных отправили в лабораторию к Доктору Менгеле, а спустя пару недель вернули обратно умирать. Это зрелище подействовало лучше слов и убеждений, достаточно было всего парочки таких вот смертников и нескольких выкарабкавшихся наверх – и все, машина запущена. Она работает без остановки на вечном двигателе человеческой ненависти, зависти и страха. Кажется, ты думал о людях лучше. Поставь их в критические условия, сыграй на инстинктах – и все, дрянь полезет наружу, как из губки. Думаешь, ты один такой юный и наивный? Нет, я и сам долго не мог принять того, что человечество куда хуже, чем кажется. Заметил, все кровати на виду, у них личного пространства меньше, чем у свободных. А это дисциплинирует. Когда в любой момент может подойти дежурный, а вокруг неустанно следят товарищи, начинаешь себя контролировать даже во сне. Ну, что ты побледнел? Конечно же, самое интересное впереди. Не вздумай падать в обморок, не лишай меня удовольствия увидеть твое заплаканное лицо.

В голосе полковника сквозили абсолютно садистские нотки. Женя молча шел за ним, чувствуя, как серые стены давят, ломают и лишают воли к сопротивлению.

– Если бы Марина не просила за меня, я оказался бы здесь? – пленник задал вопрос, который мучил его уже несколько дней. Что стало бы с ним, если бы Алексеева не вытаскивала его каждый раз? «Не расстрел! Хуже!» – прозвучал в голове ее полный горя крик. Это мрачное небытие куда хуже расстрела, оно бесконечно, пытка длиною в жизнь. А пуля в лоб – это короткий переход в лучший мир, даже если там, за гранью, ничего нет. Юноша удивлялся самому себе. Мог ли он еще каких-то пару месяцев назад предположить, что смерть покажется ему выходом? Но сейчас привычный мир рухнул, погребенный под знанием, которого несчастный не желал.

– Здесь? – Рябушев насмешливо поднял брови. – Поражен твоей наивностью. Это почти свободные люди, жители убежища. Их участь, конечно, не из приятных, но не так тяжела, как тебе могло показаться. И ты думаешь, я оставил бы тебя здесь? Нет, если бы не мое обещание Марине, ты оказался бы в совсем ином месте, почувствовал бы на своей шкуре, что такое истинные страдания.

Хуже этого? Что еще предстоит увидеть сегодня, если этот каземат, наполненный призраками и униженными, сломленными, жалкими подобиями людей – не самое ужасное в этом бункере? У парня не хватало сил представить.

– Вы все ненавидите меня. Вы, Светлана, отец, товарищи. И даже Марина в какой-то мере. Когда же я успел так нагрешить, что столько людей ополчилось против меня? – устало спросил Евгений.

– Алексеева к тебе привязана. Зря ты пытаешься оттолкнуть ее. Уж кто-кто, а она точно желает тебе добра. Глупец, тебе стоило бы на коленях благодарить Марину за все, что она для тебя сделала, а ты все жалуешься на несправедливость судьбы и ищешь спасения за бабской юбкой, – презрительно, но как-то слишком по-человечески ответил ему Андрей Сергеевич. В уголках его строгих серых глаз залегли глубокие морщины. Ему на мгновение подумалось, что будь у него такая покровительница в юности, он целовал бы ей ноги и сделал бы все возможное, лишь бы и дальше получать поддержку и добрый совет в трудный момент. Когда он был молод, никто не сказал ему, как избежать стольких падений в жизни. А сейчас, с высоты прожитых лет, мужчина видел, с какой самоотверженностью его советница каждый раз бросается на помощь этому юнцу, и с какой болью каждый раз уходит прочь, вместо благодарности получая презрение.

– Она предала меня, – упрямо сказал парень.

– Дурак! Она тебя спасла. Пригрозила самоубийством, если ты умрешь, кричала, что готова пожертвовать собой ради тебя. Несчастная женщина. Но, очевидно, сумасшедшая, раз связалась с тобой, – в голосе полковника вдруг прозвучали теплота и сострадание, удивившие его самого. Он на мгновение утратил свою суровую сдержанность, но тотчас его лицо вновь приняло холодное и злое выражение. – Идем. Я покажу тебе, что стало бы с тобой без нее.

Они вышли в длинный коридор, в котором тускло светили лампочки, по бокам потянулись бесконечные стальные двери. Но даже сквозь толстый металл слышались крики и вой, мало похожий на человеческий.

– Лаборатория Доктора Менгеле. В камерах – его опытные образцы, – спокойно сказал Рябушев, будто не замечая звуков, от которых кровь стыла в жилах.

Женя почувствовал, как к горлу поднимается тугой пульсирующий комок.

– Я не хочу видеть… – выговорил юноша, останавливаясь. Он зажал уши руками, закрыл глаза и не двигался с места.

– Ты хотел знать всю правду, – жестко оборвал его начальник бункера. – Будь мужчиной и найди в себе смелость посмотреть ей в лицо.

Пленник сделал шаг вперед, пошатнулся и едва не упал. «Я – мужчина. Я должен знать. Должен!» – уговаривал он сам себя, справляясь с дурнотой.

В конце коридора распахнулась дверь, оттуда выглянул недовольный Геннадий.

– Что? – в своей обычной манере спросил он, явно отвлеченный от какого-то дела. Евгений взглянул на него, и желудок вновь скрутило спазмом. Халат ученого был покрыт алыми пятнами свежей крови.

– Покажи ему, чем ты тут занимаешься, – попросил полковник. Хозяин лаборатории вытащил из кармана связку ключей и открыл одну из камер.

В ушах эхом отозвался полный невыносимой муки стон. Женя замер на пороге, заставляя себя открыть глаза. Он простоял, зажмурившись, несколько секунд, прежде чем решился взглянуть.

Узник сумасшедшего ученого лежал на полу, абсолютно голый, скорчившись от невыносимой боли, и на его теле почти не осталось живого места. Кожа вздулась ожогами и рубцами, слезла, обнажив плоть. Над каждой страшной отметиной перманентным маркером был выведен номер. Несчастный не переставая стонал, испытывая чудовищные страдания. Доктор Менгеле опустился на корточки перед своей жертвой, достал из кармана резиновые перчатки.