Александр Годов - Бремя

Два серебристых глаза вспыхнули во тьме чащи. Уставились целеустремленно и невозмутимо в упор. Однако я не испугался и крикнул:

— Давайте же! Я вас не боюсь!

Страшно рыча, волк метнулся ко мне, как черная молния. Я кинул камень прямо в оскалившуюся морду, а затем схватился за шею твари. Сквозь свалявшуюся шерсть, под складками шкуры ощутил, как пульсирует яремная вена. Волк рычит, щелкает челюстями в тщетной попытке цапнуть. Где-то поблизости за нашей битвой наблюдает вся стая.

Не соображая, я зубами вцепился в шею твари…

Тропа лишь к рассвету вывела к деревушке, укрытой в лесах. Шесть деревянных покосившихся домиков в окружении сгнивших заборов, полуразрушенная церквушка, несколько землянок, из которых торчат кирпичные трубы. Абсолютная тишина давит на нервы — даже ветер смолк.

Наученный горьким опытом я не спешу заходить в деревеньку, оглянулся. Дорога оказалась сложной и опасной. Словно весь лес вознамерился не дать мне уйти. Стоило добраться до тропы, как из кустов выпрыгнул серый вепрь… От неожиданности я не сумел вовремя увернуться, и острые клыки вспороли бедро. Даже вспоминать не хочу. Лишь с третьего раза избавился от уродца.

Но вот в итоге я здесь. На тропе. Перед мертвой деревней. Я ожидал встретить своего старого знакомого — Ханшвана, — но у того, видимо, появились дела поважнее. А может, он наткнулся на другого слабого дурака.

В пронзительной синеве неба удалось различить жаворонка.

Не хочется идти в деревушку, но выбора нет.

Избы нависают надо мной, словно их срубил великан. Стены в черных пятнах, бурая слизь покрывает скаты крыш. Еще бы разглядеть, что там за этими окнами… Предчувствуя беду, я вытащил из ножен саблю — её нашел на том месте, где Ханшван перерезал мне горло. Оружие не придало уверенности.

Что-то прошмыгнуло мимо меня.

Показалось?

Не уверен. Весь опыт последних двух дней подсказывает, что необходимо постоянно быть начеку.

Я шагаю по тропе, ожидая, как из провалов домов выпрыгнет какая-нибудь страшная тварь и накинется на меня. Воображение живо рисует чудовищ с разинутыми пастями, полными острых треугольных зубов. По крайней мере, у меня есть сабля. Хотя от былой энергии не осталось и следа. Я несколько раз пробовал коснуться амулета, однако окно характеристик больше не вспыхивало.

У самого колодца в центре деревушки сидит на коленях старуха. Её испещренное морщинами лицо словно высекли из мрамора: высокие скулы, большой нос, выпирающая нижняя челюсть. Из-под нижней губы торчит клык. Круглые солнцезащитные очки придают ей сходство с котом Базилио. Кожу и лохмотья плотным слоем покрывает пепел, от легких дуновений горячего ветра тянется слабое серое облако.

Я остановился.

— Привет! — крикнул я, взмахнув рукой.

Бабка не отреагировала. Хотя на миг показалось, что её горб дрогнул.

— Вы меня видите?

Никакой реакции.

Передо мной засиял синий огонек, принялся складываться в слова.

Обучающий режим отключен.

Стой-стой-стой! Не успел я среагировать, как воздух вокруг меня завибрировал. Из клочка пыльной земли показалась худая голова, затем — широкие плечи и костистое туловище. В лицо пахнуло болотной затхлостью. Шею обжег амулет.

Старуха заливисто засмеялась и зашевелилась, стряхивая пепел. Она указала сморщенным пальцем, похожим на ястребиный коготь, на меня. Тут же за моей спиной послышался шорох.

Гуль свернул шею практически мгновенно — боли я не почувствовал.

Кажется, я переоценил себя. Выжить в чащах невозможно. Поэтому здесь и нет людей. Опасность таится за каждым кустом, за каждым поворотом. Этот лес живой, и он следит за мной — я больше чем уверен. От острых клыков и ядовитых когтей не спрятаться. Я пробовал засыпать себя листьями, залезать на деревья, но результат всегда один и тот же: меня убивают.

Слышу, как скрипят ели. Смеются надо мной. Ветер приносит едкие запахи диких животных. Но я боюсь не волков, вепрей или медведей, а гулей. К их атакам нельзя приготовиться. Они вылезают из земли, материализуются из воздуха, прячутся на верхушках деревьев, в болотах и в речках.

От тварей нельзя убежать. Двигаются быстрее, чем я. И, как ни горько в этом признаваться, хитрее меня. Всегда ходят стаями. Однако на тропе их значительно меньше, чем в чаще. А потому мой путь идет через заброшенную деревеньку. Бабку в круглых черных очках не обойти.

От безысходности готов выть, рвать на себе волосы. Кажется, я схожу с ума. Превращаюсь в дикое животное. Боюсь резких звуков. Доверяю инстинкту. Не слушаю доводы разума. Уверен, скоро начну жрать сырое мясо. Да и как разжечь костер, когда нет ни спичек, ни зажигалки?

Желудок урчит, сводит болью. Я всегда голоден. Особенно после оживления. Ягодами не наесться, а зайцев или мелких пташек не поймать — слишком быстры. Вчера из лоскутов своего тряпья попытался сделать силки, но ничего не получилось. Не хватает знаний.

Брожу по этому лесу уже неделю. Запомнил самые безопасные пути, научился ориентироваться на местности. Еще чуть-чуть — и чаща станет домом. Родриг смеется над моими жалкими надеждами. Родриг — это тот закопанный наполовину скелет. Хороший друг, молчаливый. Я его ненавижу!

И себя я тоже ненавижу. За медлительность, за тугодумие, за трусость. Особенно за трусость! Зайка-бояка, вот кто я.

Амулет на шее больше не работает. Сколько не тру, не грызу, не разговариваю, он молчит. Бесполезный кусок металла! Мне нужно узнать свои очки характеристик! Одно знаю точно: опыт я не заработал за эту неделю. Зато научился убегать. По крайней мере, иногда получается. Впрочем, Родриг всегда встречает меня с радостью. Указывает указательным пальцем в небо. Словно говорит: мы здесь надолго, братец! Бесконечно долго! Вчера даже посетила безумная мыслишка, закопаться по пояс рядом с Родригом.

Сегодня я добрался до деревушки — невиданная удача. Прячусь в кустах, дожидаясь кары за свою дерзость. Иногда оглядываюсь и удираю подальше, если из жирной земли покажется лысая голова чудовища. Возле Родрига твари не нападают.

Старуха всегда сидит на коленях возле разрушенного колодца в центре деревушки. Дожидается меня, я уверен. Ветер треплет полы её древнего плаща, развевает пепел.

Однажды мне удалось практически коснуться старухи, но гуль материализовался прямо над моей головой и убил. Каждый раз умирать мучительно больно. Даже если просто сворачивают шею.

Стараясь не дышать, я пополз к карге. Листья больше не шуршат так громко, как неделю назад. Веточки не хрустят. Главное — представить себя хищником, диким зверем. Необходимо довериться мышечной памяти. А рано или поздно она вырабатывается. Я проверил на себе.

Избы растут на глазах, темные окна провалов следят за моими жалкими потугами выжить. Иногда по ночам в них горит странный неестественный голубой свет. Он зачаровывает, убаюкивает сознание.