Дмитрий Силлов - Закон охотника [litres]

Но у Захарова относительно меня с Краевым были иные планы.

– Но какое же реалити-шоу без продолжения! – воскликнул Захаров, нажав на какую-то кнопку в нижней части шлема.

Забрало из бронестекла, прикрывающее лицо ученого, было очень качественным, почти идеально прозрачным. Поэтому я увидел, как внутри шлема на голову ученого опустилась сетка из толстой проволоки.

– Всегда мечтал побыть в теле крутого сталкера! – ухмыльнулся Краев, глаза которого внезапно стали стеклянными, словно неживыми.

И ударил.

Не ожидал я такого поворота. Совсем не ожидал, поэтому удар, прилетевший сбоку в челюсть, заблокировать не успел…

Нокдаун – вещь неприятная. Мой автомат полетел в одну сторону, я – в другую. Мир перед глазами стал расплывчатым, плоским и неинтересным, во рту появился знакомый привкус крови. Падая, я вдобавок больно ударился плечом об пол, но все ж таки немного смягчил удар, рефлекторно совершив перекат и встав на ноги.

А Краев, мозг которого стопроцентно захватил Захаров, уже летел на меня с чужой кривой ухмылкой на лице. Кайф, наверно, академику чувствовать свою власть над тем, кто намного сильнее его. Экспериментатор хренов. Ну ладно, еще посмотрим, кто кого.

Собрав волю в кулак, я мотнул башкой, словно бык, получивший кувалдой в лоб, уклонился от апперкота, поднырнул под руку Краева и нанес ответный удар. Такой же, какой он мне отвесил две секунды назад. В нижнюю челюсть.

Попал я хорошо, просто замечательно. От такого встречного крюка в самый край подбородка Охотник был просто обязан грохнуться в нокаут!

Но не тут-то было!

Он словно не чувствовал боли. А может, так оно и было – когда кто-то другой управляет твоим мозгом, вряд ли он способен воспринимать твою боль. Так же, как игрок, рубящийся в компьютерный шутер, не чувствует боли от ран того нарисованного героя, за которого играет.

Краев резко развернулся, одновременно рубанув мне по шее ребром ладони. На этот раз я успел заблокировать удар. Однако последствия нокдауна сказались, и второй удар коленом в солнечное сплетение я всё-таки пропустил…

Дыхание перехватило. Меня согнуло, как всегда бывает, когда нормально так, от души прилетает в «солнышко». А потом я почувствовал, как на моей шее смыкаются чужие руки. Плохо так смыкаются, в удушающий захват, вырваться из которого крайне сложно, особенно если ты уже и так не можешь дышать…

– Я и не думал, Снайпер, что это будет так просто, – раздался у меня над ухом голос Охотника с интонациями, характерными для Захарова. – Что ж, победитель этого боя пойдет на исходники для моей армии, а ты станешь заготовкой. Если труп в течение суток после смерти поместить в автоклав, то биологическая матрица из него получится немногим хуже, чем из живого. Конечно, весьма посредственная из вас заготовка, господин Снайпер, изрядно подпорченная радиацией, некачественной пищей и алкоголем. Но для производства одного не особо качественного киба, так и быть, сойдет. Не пропадать же добру.

Всё это Захаров гнал мне в ухо голосом Краева, не переставая сжимать на моем горле смертельный захват, ладонью левой руки при этом давя на затылок. В принципе, при таком захвате можно и не ждать, пока я задохнусь, – достаточно посильнее надавить на затылок, делая при этом шаг назад, и сломать мне шею. Дело одной секунды, если знать, как это делается правильно.

Но Захаров, похоже, не знал. А может, просто наслаждался моментом, поэтому Краев просто продолжал давить… Я же краем глаза видел его левое предплечье с розовым шрамом на нем. Туда, прямо себе в мясо, Охотник засунул едва живую пиявку Газира – лечиться, отжираться, набираться сил, после чего, словно раненый волк, зализал мгновенно затянувшуюся рану. Стало быть, после того, как он побывал на пороге смерти, и вправду полностью вернулись к нему его суперспособности…

Хоть и был я дважды ударенный и конкретно поплывший от этого, но помирать без сопротивления как-то не хотелось. Тем более, что в моей затуманенной головушке мелькнула мысль. Странная, если честно, но другой не было.

Я изо всех сил напряг мышцы шеи, одновременно левой рукой снизу зафиксировав локоть Краева. А правой, сжатой в кулак, принялся лупить по этому шраму изо всех оставшихся сил! Раз, другой, третий…

Похоже, пиявке, кайфующей в питательном мясе хозяина, это не понравилось. Кожа на предплечье Андрея пошла волнами, натянулась – и свежий шрам разошелся в стороны, словно испорченная молния на одежде.

Из прорехи, неприятно чавкнув сырым мясом, показалась голова пиявки, напоминающая окровавленный злобный смайлик с опущенными книзу уголками рта. Который тут же начал раскрываться, растягиваться, превращаясь в ту самую кошмарную пасть, что я уже видел однажды.

Но я оказался быстрее, резким движением схватив пиявку возле самой шеи. И сразу почувствовал, насколько у нее сильное тело. Будто стальной извивающийся прут оказался у меня в ладони, удержать который человеку просто не под силу!

Но я и не стал ее удерживать. Схватил – и швырнул в академика, очень надеясь, что попаду…

Мне показалось, что время замедлилось, хотя, наверно, это я просто умирал от недостатка воздуха и рассматривал предсмертные глюки. Пиявка летела по воздуху, и при этом ее пасть растягивалась, становясь все шире и шире. По идее, такой пастью можно башку откусить напрочь. Или целиком академика проглотить, при условии, что тело пиявки Газира способно растягиваться так же, как ее хавальник. А чего? Громадные анаконды вон задушенных крокодилов проглатывают целиком, так чего бы пиявке-мутанту не захавать тщедушного академика?

Кибы дернулись было, еще не до конца осознав, что происходит, но сделать ничего не успели. Пиявка Газира шлепнулась на Захарова, причем ее пасть будто бейсбольной перчаткой накрыла бронезабрало шлема.

Раздался мерзкий скрежет – жуткая пиявка пыталась прогрызть бронестекло. Но, похоже, у нее ничего не получалось – как бы ни были мощны челюсти мутанта, броня, она на то и броня, чтобы защищать ее хозяина от всяких пулевых, осколочных и зубастых неприятностей.

А потом у меня помутилось в глазах. Так всегда бывает, когда умираешь: мир становится мутным, неестественным, а ты вроде как и человек еще, а вроде уже и нет. И своё тело видишь словно немного сверху, которое падает на пол из разжавшейся двуручной петли…

«Странно… Почему не додушил?» – пришла вялая мысль. Куда пришла? В мою голову, или это уже мой дух бестелесный какие-то вопросы в своей призрачной голове гоняет?

Правда, в следующую секунду я больно ударился локтем об пол, прям точно на нерв попал. Как током шибануло. И я понял – нет, живой пока. Похоже, глюк поймал от асфиксии. Но реально – почему Захаров руками Охотника меня не додушил, хотя явно собирался?