Антон Орлов - Желтые небеса

– Так я и думал, – кивнул Мартин. – Очень похоже на то, что икс-объекты способны создавать либо даже постоянно поддерживают целую систему гиперпространственных туннелей в рамках Кадма.

– Это многое объясняет, – поддержала его возникшая в дверях Эджен.

Приступили к трапезе. Маску Мадина так и не сняла. Мартин догадывался, в чем дело: после происшествия в Ойне она опасалась открыто проявить свое отвращение к денорке. Остроумный выход… А может, у нее были еще какие-то причины.

– Девочка, я хочу тебе кое-что сказать, – обратилась она к Эджен после двух кружек пива, внезапно перейдя на «ты».

Мартин бросил на нее угрюмый предостерегающий взгляд, но она продолжила:

– Знаешь, я никогда не убивала людей, и я этим горжусь! Никогда! Я непримиримый противник насилия, я ни разу не ударила человека!

«Черта с два – ни разу!» – мысленно возразил Мартин, пощупав свое ухо, все еще слегка припухшее.

– Вениамин Эш, о котором ты уже знаешь, продал меня в Келму, и мой так называемый келмацкий муж каждый день меня избивал, а я его ни разу не ударила! Хотя могла бы, перед экспедицией я сдала зачет по физподготовке и самообороне. Но я даже не пыталась защищаться, у меня даже не возникало желания его ударить! Ты, девочка, это понимаешь?!

Не снизойдя до ответа, Эджен смерила ее долгим удивленно-презрительным взглядом, отвернулась и откусила кусок от лепешки с ломтем копченого мяса. Мартин приложился к своей кружке, чтобы спрятать усмешку, и слегка покачал головой. Непростительно дурацкий для антропоэтнолога прокол! Когда общаешься с денорцами, ни в коем случае нельзя делать таких признаний. Эджен отреагировала с брезгливым недоумением, как будто Мадина выложила о себе нечто некрасивое и постыдное – например, ни с того ни с сего созналась, что страдает недержанием мочи и поэтому ей каждое утро приходится просыпаться в мокрой постели.

– Зря вы это сказали, – заметил он, когда они остались в салоне вдвоем.

Эджен, вновь натянув безрукавку и шорты, села за руль, Сотимара ушел в кабину следом за ней.

– Я не могла не сказать ей!

– Зря. Денорцы в грош не ставят людей, лишенных гордости.

– У меня есть гордость! – Мадина так и подскочила на месте.

– Я-то знаю, что есть. Но Эджен в этом теперь не убедишь.

Несколько минут Мадина молчала, прислонившись к серой ворсистой стенке, и Мартин молчал, глядя в иллюминатор: ярко-голубое небо, светлые морщинистые скалы, крохотные островки черно-фиолетовой растительности… Вдруг она заговорила:

– Мне все осточертело… Мартин, я боюсь.

– Эджен?

– Да черт с ней… Эджен – всего лишь девчонка с неправильными представлениями о жизни. Я боюсь совсем другого. Снов.

– Мы будем держаться на расстоянии от икс-объекта.

– Я все равно боюсь. Это невыразимо мерзко… Мартин, в моей жизни были грязные эпизоды – замужество в Келме и это дерьмовое приключение в Чернаре, – но тот сон ни в какое сравнение с ними не идет.

Она взяла шершавую глиняную бутыль, наполнила пивом кружку и быстрыми глотками выпила.

– Хочется напиться до чертиков.

– Лучше не надо.

– Я знаю. Вы можете меня выслушать?

– Если вам от этого станет легче.

Кивнув, она опять погрузилась в оцепенелое молчание, потом, наконец, заговорила:

– Там была полная иллюзия присутствия, как и во всех таких видениях. И я там делала вещи, которых никогда не стала бы делать! Я отлично знаю, что не стала бы. В общем, мне приснилась война, как будто идет сражение, а я в военной форме и с оружием вроде бластера. Ночь, но все хорошо видно, потому что в воздухе висят осветительные ракеты. Впереди какие-то черные постройки, наши солдаты должны их захватить. Я тоже солдат, но я в особом отряде. Мы идем позади и должны стрелять в своих, если те побегут. Мне это не нравится, однако я выполняю приказ, – ее вдруг начало трясти. – Это нечестно, что именно мне такое приснилось! Я ненавижу насилие, ненавижу приказы и военную дисциплину! В этом сне… Наши вдруг начинают отступать, потом бегут назад – и тогда мы открываем огонь. Мой выстрел буквально разрезает пополам одного парня, я вижу напоследок его глаза. А потом еще, еще… Кругом кровь, внутренности, куски тел… И я не могу остановиться, потому что выполняю приказ, я дико злюсь на бегущих, которых меня заставили убивать…

Мартин протянул ей наполненную пивом кружку. Мадина схватила ее обеими руками, зубы застучали о твердый пластик.

– Это же просто сон. – Он успокаивающе похлопал ее по колену. – Игра подсознания. Иногда во сне можно увидеть то, чего боишься.

– Это была не я, не я! – крикнула Мадина, облившись пивом. – Я всю свою сознательную жизнь боролась против насилия! Человек живет только один раз!

– Ну, конечно, не вы, – согласился Мартин.

Поставив кружку на пол, она уткнулась лбом в колени и глухо произнесла:

– У меня все пошло наперекосяк после этого сна. Раньше я была такая деловая, целеустремленная, жизнерадостная… А теперь уже так не могу. У меня началась депрессия, и я поехала вместе с Эшем сначала в Эгтемеос, потом в Келму. Даже не задавалась вопросом, где он раздобыл тех чиротагов, хотя странно ведь…

– Полагаю, это Габри снабдил его транспортом.

– Ну вот… У него и продукты откуда-то взялись, и бурдюки с питьевой водой. А я была словно погружена в туман, мне было все равно. В Келме я иногда специально доводила Ялура, чтоб он меня бил, и думала: так тебе, мрази, и надо за то, что в людей стреляла!

– Вы ни в кого не стреляли. Вы способны различать сон и явь?

Она поспешно кивнула:

– Конечно. Я знаю, что всего этого на самом деле не было. Знаю, что родилась я тридцать один стандартный год назад на Лидоне и с военными никогда не связывалась, в моей биографии нет провалов. Знаю, что сны некорректно сравнивать даже с виртуальной реальностью киберспейса. Я твержу себе это каждый день, так оно и есть, я все прекрасно понимаю… Но иногда мне кажется, что это все-таки была я.

Тьессин молчал долго. Его сморщенное древесно-коричневое лицо оставалось неподвижным, выпуклые глаза, наполовину прикрытые лишенными ресниц веками, тускло смотрели в одну точку. Только кожистые гребни на лысой голове то подрагивали, то складывались вместе, то вновь растопыривались веером. Гребни тоже были коричневые, усеянные пепельно-серыми пятнами, – Мадина сказала, что у тьессинов это признак старости.

Сверху, сквозь прорубленные в камне окошки, в зал проникали узкие столбы солнечного света, в их толще плавали сияющие пылинки. Закутанный в поношенную синюю хламиду тьессин сидел на циновке, скрестив ноги, перед ним стоял покрытый странной серебряной росписью поднос с тончайшими бокальчиками, искусно вырезанными из нефрита. За спиной у него расположилось в ряд еще трое тьессинов. Напротив сидели Мартин, Мадина, Эджен и Сотимара, перед ними тоже стояли подносы. Но в их бокальчиках – соки тропических фруктов, а у тьессинов свои напитки, слишком горькие на человеческий вкус.