Аарон Дембски-Боуден - Черный Легион

Сигизмунд был человеком, для которого долг и закон неотделимы от жизни и дыхания. Его совершенно не заботило, насколько мы правы. Он не назвал нас гордецами. Даже не сказал, что мы неправы, поскольку ему не было никакого дела до причин и оснований содеянного нами.

Мы были предателями. Мы нарушили свои обеты. Мы восстали против Императора. Этого было достаточно.

Он не мог – или не хотел – понять, что мы восстали против Императора ради Империума. И все же признаюсь, при виде того, как он стоял там, древний и царственный в своей абсолютной уверенности, я испытал то же сомнение, которое ощущал в Абаддоне.

Это чувство, отчетливое и холодное, длилось всего мгновение, не более. Возможно, его мимолетность была обусловлена тем, что я отвернулся от Императора не ради Империума и не ради какой-то выспренной истины. Я, равно как и мой Легион, восстал, чтобы остаться в живых. Нас предали, так что мы обрекли себя на проклятие просто ради того, чтобы продолжать дышать. Причин восстать было столько же, сколько самих восставших.

Сохраняя неподвижность, Сигизмунд заговорил с бесконечно терпеливой интонацией:

– Эзекиль, ты все говоришь и говоришь. Неужели по мне кажется, будто я слушаю?

Я увидел, как изменилось выражение лица Абаддона, когда он отринул надежду на то, что Сигизмунд поймет наш путь. Также я заметил, как он скривился, упрекая себя в том, что посмел надеяться, будто Сигизмунд окажется в силах понять, почему мы отвернулись от Трона.

– Без жалости, без сожалений, без страха, – улыбнувшись, произнес Абаддон. – Блажен ум, что слишком мал для сомнений.

Ответа он дожидаться не стал. Он протянул руку, требуя меч. Вперед вышел Заиду, который подобрал оружие, вложил его в руку Абаддону, а затем попятился назад.

Сигизмунд повторил этот жест в обратном порядке, передав Меч Верховных Маршалов одному из своих хускарлов, который отодвинулся, почтительно держа реликвию. Взамен Сигизмунд обнажил Черный Меч и поднял его, салютуя Абаддону все с тем же холодным формализмом, какой он постоянно демонстрировал до этого.

Абаддон вскинул клинок, и Амураэль дернулся – не по собственному желанию, а из-за напряжения моей воли. Внутри меня быстро пронесся инстинктивный порыв. Мне так яростно хотелось увидеть бой, что приходилось сдерживаться, чтобы не захватить контроль над телом брата и не сделать шаг вперед за него.

Длинный клинок Сигизмунда давал ему преимущество в длине выпада. Аббадон в своем терминаторском доспехе обладал преимуществом в силе. Моему повелителю предстояло сражаться, имея на уравновешивающей руке массивную помеху в виде Когтя, однако это же давало ему сокрушительное оружие, представься в поединке шанс им воспользоваться. Сигизмунд в изукрашенном силовом доспехе должен был быть быстрее, но никто не мог знать, насколько его замедлил возраст.

И все же воины, собравшиеся с обеих сторон в разрушенном зале, хранили благоговейное молчание. Похоже, людям-рабам сюда не было хода – по крайней мере, на мозаичном полу не лежали их трупы – вследствие чего я подумал, что это какое-то рыцарское святилище для ритуалов Черных Храмовников. Девять Братьев Меча Сигизмунда стояли против почти сорока наших воинов. Точное количество я определить не мог, не вынуждая Амураэля повернуть голову.

Клинки Абаддона и Сигизмунда встретились в первый раз, столкнувшись вскользь и осыпав обоих воинов искрами. Мне пришло в голову, что это могло бы стать для обеих сторон сигналом к атаке, чтобы мы вырезали элиту Сигизмунда, пока наши повелители ведут бой, однако подобного порыва не произошло.

Я почувствовал, как в кровеносной системе Амураэля едко брызжут адреналиновые наркотики, впрыснутые доспехом в ответ на его жажду битвы. Он вздрагивал и подергивался при сокрушительных ударах клинков военачальников, и он был не единственным, кто со свирепой сосредоточенностью следил за схваткой, вне всякого сомнения, представляя себе, будто это он, а не Абаддон орудует клинком.

Сшибающиеся клинки принесли в этом суровое мрачное место сияние грозы. Молнии расходились по стенам из растрескавшегося мрамора и озаряли витражные окна, обдавая холодные лица изваяний героев Черных Храмовников вспышками еще более холодного света. Каменные знаменитости оставались зрителями. Они выглядели лишь немного более стоически, чем наблюдавшие воины из обеих облаченных в черное армий.

В годы, последовавшие за этой дуэлью, те из нас, кому повезло ее лицезреть, описывали ее ход как банальностями, так и сложными терминами. Одно из любимых заявлений Заиду состояло в том, что Абаддон все время опережал Сигизмунда – что наш повелитель постоянно смеялся, играя с древним Черным Храмовником, прежде чем нанес смертельный удар. Именно эту историю пересказывают различные группировки Вопящего Маскарада, а Телемахон никогда против нее не возражал.

Амураэль однажды описал ее предпочитаемыми мною словами, сказав, что Сигизмунд был льдом и точностью, а Абаддон – пылом и пламенем. Это созвучно с тем, что я видел глазами самого Амураэля.

Сигизмунд знал, что умрет. Даже если бы он победил Абаддона, его и его воинов превосходили числом в четыре раза. Его корабль еще кружил в пустоте, продолжая гореть изнутри по мере того, как наши абордажные команды расходились по его жилам, словно яд по кровеносной системе, но если еще и было неясно, кто выиграет битву за «Вечный крестоносец», то финал игры в этом зале подобной загадкой не являлся. Даже убереги Сигизмунда судьба или чудо веры, от ярости сорока болтеров и клинков ему было не уйти.

А еще все-таки проявлялся возраст Сигизмунда. Из-за этого он, лучший дуэлянт из тех, кто когда-либо носил керамит, замедлил темп так, что не опережал Абаддона в его громадной терминаторской броне. У него не было той повышенной силы, которой обладал Эзекиль в этом огромном доспехе, а возраст и усталость лишали его еще большего. Он уже был покрыт кровью моих убитых братьев – сегодня это была у него далеко не первая битва. Его старые сердца работают с натугой? Подведут ли они его сейчас, разорвутся ли в его гордой груди? Такой конец предначертан судьбой величайшему из легендарных космодесантников?

Признаки старости Сигизмунда невольно показались мне трагичными – за что впоследствии Эзекиль надо мной смеялся, называя это симптомом моей «сентиментальной тизканской натуры». Он заметил, что мне следовало бы обратить большее внимание на тот факт, что Черный Рыцарь, находясь в возрасте тысячи настоящих лет, все еще не отставал практически ни от кого из воинов Девяти Легионов и не уступал им на клинках. Годы замедлили Сигизмунда, но все, что им оказалось под силу – замедлить его до уровня остальных из нас.