Юрий Соколов - Степень превосходства [Новая редакция]

Едва Герман вернулся обратно, как киб-мастер сообщил, что на связи Главная, директор заповедника.

— Давай, — сказал смотритель, падая в рабочее кресло.

На экране появился Василиадис. Герман обозначал про себя таких индивидов одним словом — дохляк, и знал, что директор успел получить среди сотрудников Главной кличку Заморыш. А начальник «Сектора-9» Олег Лобанов называл его Лысик — за необъятных размеров лысину.

— Я лично связался с вами, Герман, чтобы сообщить крайне неприятную новость, — откашлявшись произнес Василиадис. — Руководством УОП принято решение о ликвидации… временной ликвидации четных секторов «СОЗ-Тихая» и консервации орбитальных станций под четными номерами. Я мог бы разослать уведомления по связи, но предпочел сообщить все лично, — повторил он.

— Ликвидация секторов подразумевает… — У Германа мгновенно пересохло в горле, и он с усилием сглотнул. — …подразумевает увольнение сотрудников этих секторов? Или нам всем устроят очередной конкурс… на выживание?

— Мне очень жаль, Герман, — сказал Василиадис. — Но конкурса не будет. Все вы слишком хороши, чтобы выбирать между вами… Все вы настоящие профессионалы и преданные своему делу люди… — Директор то и дело останавливался, с трудом подбирая слова, явно жалея, что не ограничился рассылкой уведомлений. — Руководство сочло, что в проведении конкурса нет никакого смысла. Невозможно выбрать лучших из лучших. — Это была попытка подсластить пилюлю. Жалкая попытка, надо сказать. — Будут сокращены сотрудники ликвидируемых секторов Службы. Подготовка к консервации орбитальной станции «Сектор-18» должна быть начата немедленно и завершена в течение месяца.

Скомкав прощальную фразу, Василиадис выключил связь. Герман сидел, слегка оглушенный новостью. Он, конечно, ожидал чего-то подобного — слухи ходили уже давно. Однако он не думал, что это случится так скоро. Прощай, работа. Новую будет найти чрезвычайно сложно: безработица на пятый год кризиса достигла критического уровня. Прощай, обещанное сыну сафари на Аквилее… и вообще где угодно. И как теперь собрать деньги на учебу Эрика в институте? А этот Василиадис…

— Чертов сукин сын, — глухо выговорил Герман. — Чертовы скоты! — присовокупил он, имея в виду руководство УОП. — Лучше бы сократили численность бездельников в собственной конторе… Бюрократы проклятые! Дармоеды… Лучше бы ты уволил свою шлюху-секретаршу!.. — с внезапной яростью заорал Герман, уставившись на потухший экран. — Она даже трахается неважно, не говоря о нормальной работе… Со всеми мужиками на Главной переспала бы, да никто не берет! Только и осталось, что подстилаться под такого говнюка, как ты!..

Как сказать об этом Эвелин? Сказать придется, ведь она все равно узнает. Герман глубоко вздохнул. Он-то все же надеялся, что новых увольнений не будет. Не может же Управление бесконечно сокращать штат СОЗ на Тихой, планета им и так уже практически неподконтрольна… Оказалось, что может. Ну и дьявол с ними.

Когда приходилось принимать решение, Герман делал это быстро. Работу он найдет. Обязан найти. У них есть еще месяц, а за месяц можно много успеть. Можно, например, самому организовать сафари для Эрика. Не на Аквилее, разумеется, но…

«Беркут» стоял на крохотном свободном от деревьев пятачке у подножия одинокой скалы посреди джунглей. Места здесь хватило только для того, чтобы посадить катер и разбить походный лагерь. Герман предпочел бы более открытое место, но Эрику, когда они вместе просматривали карты Восточного массива, приглянулся именно этот уголок, и Герман не стал спорить — в конце концов он затеял весь проект с охотой в собственном секторе именно ради сына. Много лет он охранял заповедник от любых незаконных посягательств, и вот теперь сам готовился предпринять в высшей степени незаконные действия. Временами его начинали мучить угрызения совести, но лишь до тех пор, пока он не вспоминал потную лысину Василиадиса и его лживые соболезнования. Мало того, что после десяти лет безупречной службы его выбросили как мусор — Герман хорошо понимал, что теперь, когда весь штат смотрителей будет состоять из двенадцати человек, планета так и так окажется открыта для любого, кто захочет здесь высадиться. Никакая техника слежения не поможет — должен же кто-то анализировать данные и принимать решения. Оставшихся специалистов не хватит даже для полноценного пассивного наблюдения, а о каких-то активных действиях не приходилось говорить и до сокращения четных секторов. И тогда смотрители в лучшем случае могли разве что совершать свои ежедневные облеты, создающие видимость контроля, да вести расследования по факту уже совершенных нарушений.

Как в случае с Нвокеди… Еще один человеческий экземпляр, который, подобно Василиадису, заставил Германа пересмотреть взгляды на жизнь. Герману было безразлично, почему тот совершил то, что совершил — в интересах науки или еще чего-нибудь. На его взгляд, оправданий такой жестокости не было.

Сам Герман ничего похожего делать не собирался. Высадиться в разрешенном для отдыха районе не возбранялось никому: достаточно получить разрешение в СОЗ, а сотрудникам заповедника или научного центра «Тихая» — у своего непосредственного начальства. Герман, естественно, не собирался обращаться с просьбами к Заморышу. За разрешением на отстрел животных следовало обратиться в Управление по охране природы, но Герман решил не делать и этого. Чтобы пробить такое разрешение через бюрократию УОП, требовалось время, а времени они ему сами не оставили; относительно же разрешенных к отстрелу видов Герман все знал и сам. Все еще колеблясь, он связался с Клаусом Кнохеном, хотел попросить присмотреть за его территорией на время отсутствия и… И выложил ему все начистоту. Клаус хитро прищурился.

— Как это ты решился? — не без ехидства спросил он. — Делай, что считаешь нужным, и не думай ни о чем. Знаешь сколько народу успело поохотиться на Тихой без лицензии с тех пор, как Абдулла Шах ушел в отставку? Начальнички из УОП, миллионеры, шишки из правительства… Сами смотрители…

Герман с недоверием уставился на Клауса.

— Ну что ты на меня так смотришь? — возмутился тот. — Ничто человеческое нам не чуждо, а охрана природы на Тихой все равно пошла вразнос. Удивительно, как ты сам-то столько терпел, ты ведь серьезный любитель… Мы с Лобановым не раз хотели тебя пригласить, да не решались — ты ведь у нас такой принципиальный, аж тошно.

Теперь Герман уже просто рот разинул от изумления.

— Молчи, молчи уж лучше, — поморщился Клаус. — Собрался сделать это наконец, если не ради себя, то ради сына, так делай. А то я все жду, что у тебя вокруг головы засияет нимб святости…