Роман Кузьма - Дюна. Последний бой Империи (СИ)

- Вода не даётся даром, Керган. Ты слишком слаб, чтобы взять.

Иномирянин говорил правду. От сознания его правоты Кергану стало легче.

- Стань на колени в этот раз , попроси. В следующий раз ты будешь стоять прямо, с крисом в руке, и тебе не придётся просить.

Керган нашёл его слова такими, что не принуждают к совершению айис - греха против племени. Речь идёт всего лишь о воде, и фримен должен уметь её получить.

Он стал на колени, глядя на низкорослого иномирянина снизу вверх. Тот протянул ему литровку и позволил отпить несколько глотков. Вода оказалась холодной, почти ледяной на вкус. В голове у Кергана прояснилось.

Тяжёлый удар в лицо заставил его вскрикнуть. Литровку отняли.

- Вода должна быть оплачена, а грех - покаран.

Слова чужедала были привычны фрименскому уху. Он часто слышал эту фразу от наиба и старших.

- Хочешь специи, Керган ? Я верну тебе нож и конденскостюм. Ты станешь свободен.

Керган знал, что нельзя соглашаться, но знал, что и не согласиться нельзя.

- Ты пустишь воду моему врагу, и ты снова станешь свободен. Я дам тебе специю, которая вернёт тебе силы, позволю тебе одеть конденскостюм и препоясаться ножом. Ты станешь фрименом вновь.

Керган молчал, подозревая, что чужедал захочет многого. Вероятно, не меньше, чем наиб. Но, может, и не больше.

- Я дал тебе литровку воды посреди эрга. Ты сможешь оплатить водяной долг?

Всё стало на свои места. Керган заставил себя подняться.

- Я - фримен.

Чужедал поставил литровку на пол и сжал его плечо.

- Сегодня ты добудешь себе воду.

И вновь Керган услышал тонкий шёпот, доносившийся неизвестно откуда:

- Шаи-Хулуд - начало и конец, он берёт и отнимает. Враг - есть друг, и вода его пребудет с тобой вовеки.

Вошли ещё два чужедала и расковали его. Керган едва стоял на ногах, и они помогли ему выйти в коридор. За одной из таких же дверей, открывшихся при нажатии на ладонный замок, он увидел Синхайма. Тот сидел, обхватив колени руками, и дрожал - то ли от холода, то ли от жажды специи. От него исходил тяжёлый запах испарений человеческого тела, смешанный со специей. При их появлении он поднял синие глаза, жалобно глядя на десятника. В этот момент Кергану стало легче - Синхайм сам просит его покончить с этими муками.

- Всего лишь пустить ему воду, Керган. Оплати свою воду - и я дам тебе специю.

Кергану стало легче от того, что ему не придётся убивать друга. Глядя в синие фрименские глаза, он прочёл согласие. Потом в его правую руку вложили крис, его крис, он узнал бы эту рукоять, выточенную самостоятельно, из тысячи других. Медленно, преодолевая сопротивление натянутых цепей, он поднёс крис к бедру Сингайма и сделал длинный, но неглубокий, надрез. Выступившая было кровь тут же свернулась.

- Не каплю воды, Керган - всю воду. Убей его !

И вновь послышался тонкий шёпот:

- По велению Шаи-Хулуда - да исполнится!

- Фримен платит водяной долг, - с восторгом сказал чужедал, державший цепь. Его голос звучал из-за спины совсем как тот шёпот, только чётко и внятно.

Не думая более и не колеблясь ни секунды, Керган ударил Сингайма крисом в левый бок. Едва острие задело рёбра, он усилил нажим, проткнув сердце.

Сингайм напрягся - и безжизненным мешком сполз на пол. Душу его забрал Шаи-Хулуд.

- Керган, ты оплатил свою воду и специю. Ты получишь обратно крис и конденскостюм. Встань !

Керган встал сам, повинуясь больше голосу, нежели натяжению цепей. Лицо чужедала было совсем близко, пристальный взгляд его чёрных глаз завораживал.

- Я - Шулох, или, как говорит чакобса, Якуруту - Добывающий Воду. Сегодня ты добыл свою воду и стал одним из нас, Керган. Теперь ты - воистину свободный человек.

- Я - фримен.

- Ты хочешь специи, Керган?

- Да !

- Сейчас ты примешь её, а потом пойдёшь с нами на стойбище Вуффиаз, где мы захватим пленных и специю. Шаи-Хулуд правит пустыней !

"В детстве мы дразнили друг друга:

Стала жирнее, чем барон,

Гонима красным петухом,

Глупа, как сардаукар-мордоворот,

Заткнись же ты арракисским червём!" "

Принцесса Ирулан. "В доме моего отца"

Приезд Питера де Врие не на шутку всполошил графа Ланкивейл-Харконнена. Раббан был родным племянником великого барона, однако его мать происходила из другого Дома, некогда именитого, а сейчас постепенно терявшего былое влияние. Породнившись с Харконненами, Ланкивейл избежал печальной участи разорившихся Домов, вынужденных уйти в изгнание, однако, как любила говорить его мать, Великий Дом может стать Малым, как Гинац, может стать мизерным, как Атрейдесы, а может стать мелочёвкой - как Ланкивейл. Одним Харконненам всё равно, что поглощать. "Впрочем, - всегда добавляла она в присутствии отца,- в данном случае корпоративному термину "поглощение" следует предпочесть термин "слияние"".

Глоссу Раббан грустно улыбнулся воспоминаниям. Его родители умерли на Гайеди Прим. Сперва во время визита к барону заболела и умерла мать, ещё совсем молодая и полная сил женщина, а потом, несколько лет спустя, эта история повторилась с отцом. Юный Раббан, как и все остальные, подозревал отравление, но не нашёл в себе сил протестовать там, где даже ядоискатели промолчали. После непродолжительного совместного отдыха на курортах Кайтэн барон Харконнен представил Раббана самому императору и тот утвердил его кандидатуру в должности наместника-сиридара Арракиса, богатейшей планеты Империи.

Раббан надул губы, будто обиженный маленький ребёнок. Барон брал большую цену за своё благоволение - он запретил ему заводить детей, а сам был склонен назначить наследником другого племянника - Фейд-Рауту. Впрочем, вопрос о наследовании ещё не был решён, и Раббан не считал свою судьбу неудачной, ведь даже после передачи Дюны Атрейдесам он оставался сиридаром Ланкивейла.

Впрочем, барон не дал ему возможности толком насладиться спокойной жизнью на родном Ланкивейле. Приезд Питера де Врие, ментата-извращенца, воспитанного на Тлейелаксе, следовало рассматривать как дурное предзнаменование. Питер, зависимый от специи, огорошил Раббана известиями о том, что рейд самоубийц Атрейдесов на Гайеди Прим уничтожил огромные склады специевой массы, вывозившейся с Арракиса в сыром виде, и завод по переработке меланжа. Цены на специю подскочили более чем на четверть. Раббан, всегда откладывавший очищенную специю на чёрный день, порадовался в глубине души и одарил сетовавшего на перебои с поставками Питера меланжем, достаточным для того, чтобы задобрить императора. Питер проявил ответную любезность, не слишком придирчиво проверяя бухгалтерские книги Ланкивейла. Другое дело - рекруты; здесь ментат-ассасин выказал непривычную дотошность, скрупулёзно высчитывая возможности Ланкивейла в тренировке и обучении живой силы.