Егор Чекрыгин - Возвращение в Тооредаан [линеаризовано]

В общем — по ушам проехался, как и подобает. Тока я ведь и сам не дурак, всё понимаю — служба, она служба и есть. Коли Иигрь нехорошим человеком окажется, да задумает Сатрапии вредить, ясно дело, мой долг ему в том препоны чинить. А коли он к нам со всей душой, так и нет в том большой беды, коли я за ним приглядывать буду, и об евоных делах начальству докладывать, потому как коли и скрывать нечего, так в чём тут ущерб?

В общем, готов я был к своему новому… Да почитай, единственному в жизни, учителю, хоть денщиком, хоть лакеем пристроиться. Ан — нет! Я когда ему только намекнул, что мол, давай одёжу твою грязную прачкам отнесу, — он только головой покачал, и сказал что, мол, «сам привык себя обслуживать». А для тебя, мол, у меня дела посерьёзнее найдутся.

— Ходил я, — говорит, — сегодня смотреть на наш новый зал… Нынче там фехтовальщики разные занимаются. Помещение, конечно, большое, света и воздуха хватает, но вот для рукопашников — не подходит. Полы каменные, и коли народ начнёт на них друг дружку кидать, скоро мы так всех учеников калеками сделаем. Оборудования — тоже никакого. Понадобятся tatami — циновки такие, на которые падать мягко. Мешки специальные, по которым кулаками да ногами лупить надлежит, удар нарабатывая. А ещё ganteli, giri, shtanga, trenazhery, shvedskaja stenka, brus’ja, kanaty, ring, lapy, perchatki и makivara. И ещё всякого барахла во множестве. Вроде курток специальных, просторных и из прочной ткани, в которых бороться удобно будет. Как всё это выглядеть должно, я знаю. А вот где взять, да из чего сделать — всё это нам и придётся решать самостоятельно. А ещё я уже с оу Таасооном договорился, что хорошо бы где-нибудь за городом небольшой полигон сделать — полосу препятствий там, стрельбище, городок невсамделишный построить, чтобы, значит, учить стражников Бюро, как в городских условиях воевать, как в окна залезать, на стенки карабкаться, как по улицам ходить, когда из любого окна стрельнуть могут. Это всё тоже нам оборудовать предстоит. И когда я говорю «нам», то имею в виду «тебя». Потому как самому мне этим заниматься времени нет. Я, помимо того что стражников учить буду, ещё и сам учиться должен, ибо затем сюда и приехал. Так что у меня на тебе большая надежда.

А я чего, я рад стараться. Когда ко мне со всей душой, так и я — разорвусь на части, а сделаю. Потому как, по-жизни, такого, чтобы ко мне «со всей душой», я встречал редко. Чаще пнуть или обругать норовили. А тут ведь мне за хлопоты ещё и денежку добавочную пообещали, специальную должность для меня выбив — кастеляна фехтовального зала. Или, как сам Иигрь называет — zavhoz.

А денег у меня нонче и так гора целая. Вот ругал я Хееку, ругал, а ить это он постарался… Через два дня после того, как Иигрь всех заборол, пришёл он ко мне со здоровенным мешком денег.

— Вота, — говорит. Я у тебя твоё двойное месячное жалование брал, так теперь — считай как за пять лет службы возвращаю!

Я аж обомлел.

— Откуда, — говорю, — такие деньжищи?

— Дык, — смеётся он, — супротив Иигря твово один к тридцати ставили, потому как его тута и знать никто не знал, а местные-то чемпионы на слуху были. Это значит, на каждую вложенную монетку, — тридцать таких же выдать должны. Я как про то узнал, так и все свои закрома выгреб, и по местным знакомцам пробежался, у кого скока можно одолжил. Да ещё и к ростовщикам сходил, у них денег взял…

— Да ты, верно, — говорю, — совсем ума лишился? А кабы Иигрь проиграл, да тебя ж бы…

— Ох, ну и дурень же ты, Рааст, — с такой наглой ухмылочкой отвечает он мне. — Наш же оу Наугхо сам говорил, что дескать, «Бюро заинтересовано в победе оу Рж’кова». А коли само Бюро заинтересовано, — дело верное, он бы хоть с переломанными руками-ногами к супротивникам бы вышел, а один хрен выиграл бы!

— Да уж не хочешь ли ты сказать, — возмутился я, — что Иигрь мухлевал?

— Нет, ты точно дурень, — отвечает он мне. — Иигрь твой и сам ни о чем не подозревает. А мухлевать… По разному можно. Да ты-то себе в голову не бери, а цени лучше, что я бы и у тебя мог деньги только одолжить. А потом вернул бы, скока взял, а весь прибыток — себе в карман. А я вот с тобой как с товарищем обошёлся, считай — как с роднёй, хотя ты и из Медведей будешь, с которыми мы, Барсы, не один век враждуем. Вот об том лучше подумай!

— Спасибо, конечно, тебе за то, — говорю. — Тока, это ежели мне такая гора деньжищ выпала, скока же ты себе загрёб? Этак теперь в винище купаться сможешь, а девки из одного борделя в другой будут тебя на руках носить.

И тут он посмотрел на меня так, с сожалением. Ажно мороз по коже прошёлся. Да и говорит:

— Стану я, — говорит, — такие деньги на вино да девок спускать. У меня ить старшему через пару лет уже шестнадцать исполняется. Совсем взрослый станет. Можно уже женить, да свой кусок ему выделять. Он сейчас у меня к кузнецу подмастерьем пристроен. Вот как вырастет, женится, так я ему на свою кузню денег и дам, и дом отстрою. И не придётся мальчонке, как евоному отцу, в стражниках за бандюками по степи носиться да голову свою под пули подставлять… Ещё, овец большую отару куплю. Брат двоюродный у меня шибко хорошо с ними обращаться умеет. Ан своей отары никогда у него и не было, всё за чужими ходил. Младших своих ему на воспитание отдам. С уговором, что как средний в возраст войдёт, отару пополам. У нас, в предгорьях, сам знаешь, пастбища какие богатые, уж верно через пять-шесть годочков отара та удвоится, а то и утроится. Так и родичу помогу, и детей своих куском обеспечу… Опять же, дочкам приданое надо. У меня ить их две, положу стока, чтобы за верного человека, в хорошую семью взяли… А остаток — старейшинам рода отдам. Пущай они в клане кому считают нужным, раздадут. От того мне почёт и уважение, а детишкам моим завсегда от клана помощь будет. Да и обществу нашему полковому кой-чего занести надо будет. Потому как неизвестно ещё, как жизнь повернётся, а верные товарищи всегда пригодятся… Вот коли детей своих в люди вывел, родне помог да боевым товарищам уважение выказал, то, когда придёт мой черёд помирать, смерть моя лёгкая будет. Потому как предкам в глаза смотреть не стыдно. Коли жизнь прожил, свой род усилив и всему клану облегчение сделав — примут они меня как родного! А ты говоришь — винище да девки…

Тут он, признаться, меня уел. Совсем другими глазами стал я на Хееку смотреть. И на жадность его да скопидомство, и на осторожность да расчётливость. Да, не то что я — перекати-трава, — уважаемый человек!

А я-то весь этот месяц по всяким лавкам да мастерским бегал, искал, кто бы мог для Иигря нужные вещи сделать. С чем-то было довольно легко: ganteli, giri, shtanga — это такие чушки чугунные с ручками, чтоб мышцу крепить, мне их в мооскаавских мастерских отлили. С trenazhery, shvedskaja stenka, и brus’ja, это я к столярам местным и кузнецам, тоже без особых проблем. Перчатки да лапы — тут сложнее. Сшили нам, конечно, парочку из кожи, конским волосом набитые, да Иигрю они чем-то не понравились. «Фигня», — говорит, — «конечно. Но, за неимением лучшего, сойдёт». Мешки эти, по которым бить. Тоже, вроде, вещь незамысловатая, а повозиться пришлось. И как сшить получше, чтобы швы наружу не торчали. И чем набивать. Песок получается очень жёстко, коли со всей силы ударишь, можно и руку разбить. Тряпки или конский волос — лёгкие слишком. Опилки… Тоже не всякие подойдут. Но самое печальное, это, конечно, с ковриками этими. Ох и пришлось мне тут побегать. Одни ему слишком мягкие вышли, по ним ходишь, как по болоту, другие — слишком слабые, истираются да рвутся быстро, третьи — тонкие, никакой защиты, четвёртые — дорогущие, денег не напасёшься… И то не так, и это не этак… Наконец, уж каким не знаю чудом, попался мне на глаза маленький коврик, что матросы плетут из старых канатов, долгие дни в плавании коротая. Вот он Иигрю понравился. Только коврик-то тот был, тока под задницу подстелить. А нам нужен в сажень длиной, да полсажени шириной. И не один такой. А несколько десятков. Вот и пришлось мне ехать в Хим’ки, где канатные мастерские расположены, да и размещать такой заказ. А заодно и насчёт курток из парусины договорился, потому как с теми куртками тоже сплошная морока…