Алексей Евтушенко - Человек-Т, или Приключения экипажа «Пахаря»

– Орден заработаешь, – сказал, внимательно наблюдающий за моими раздумьями Ковригин. – Мужества. Третьей, как минимум, степени. А то и второй, обещаю. Ты ведь офицер запаса?

– Лейтенант, – машинально ответил я.

– Вот! – обрадовался фэсбэшник. – Значит, присягу России давал.

– Ты меня на присяге не лови, – оборвал я Ковригина. – Ты мне не начальник, я не подчинённый. Вот призовут на действительную, тогда другой разговор. А пока я сам принимаю решения. Понятно? В таком деле мне даже мой главный приказать не может. А уж ваша контора – тем более.

– Да понятно, Лёня, что ты… Это я так, к слову… Исключительно, чтобы уточнить. Офицеру-то, даже запаса, орден Мужества легче заработать и… это… получить, чем гражданскому лицу. Ну, ещё по одной?

– По последней. Если идти, то трезвым.

– Так всё-таки идти? – он искательно заглянул мне в глаза.

– Хрен с вами, – я постарался как можно натуральнее тяжело вздохнуть. – Но с тебя, если и когда вернусь, бутылка хорошего армянского коньяка.

– Три, – быстро сказал Ковригин и немедленно разлил водку по стаканам.

Ровно в половине первого ночи я и капитан-сапёр Николай Бурляй (тот самый долговязый капитан, с которым меня в кафе познакомил Ковригин) в сопровождении четырёх, вооружённых автоматами и по глаза заросших чёрной щетиной, боевиков, вошли в главный корпус Ростовской атомной электростанции.

Позади остался подробный, насколько позволяло время, инструктаж психологов и оперативников ФСБ и относительно безопасный хутор Подгоренская.

Да что там хутор. Мне показалось, что позади осталась вся моя недолгая жизнь и Россия. Тоже вся. Разумеется, как корреспондент отдела происшествий, я неоднократно попадал, скажем так, в относительно экстремальные ситуации. Видел и кровь, и трупы, и горе людское. Наблюдал человеческую ярость и ненависть, самопожертвование и героизм, трусость и предательство. Но. Никогда раньше я не ощущал на себе такого эмоционального давления в виде чужой, молчаливой и холодной злобы пополам с презрением. И никогда раньше я не чувствовал так явно, что моя жизнь и жизнь капитана-сапёра Николая Бурляя здесь, в этих стенах и на этой территории стоит гораздо меньше, чем жизнь какого-нибудь воробья или бродячей собаки. Как-то сразу становилось ясно до звонкого хруста в мозгах, что только привычка к беспрекословному подчинению да ещё, возможно, понимание своей, жизненно необходимой выгоды, удерживает четверых наших, заросших чёрными бородами по самые уши, конвоиров от немедленного приведения в действие безотказных для всех – будь ты честным солдатом, повстанцем, террористом или обыкновенным бандитом – АК-74.

Большинство обычных людей редко задумываются о том, как именно работает АЭС. А ведь на самом деле, если всё-таки вдуматься, принцип её довольно примитивен и даже где-то нелеп. Во всяком случае, мне так кажется.

Ну, сами посудите.

Нагревать с помощью энергии деления ядер того же урана-238 воду под давлением в сотню атмосфер до трёх с лишним сотен градусов по Цельсию, потом через парогенератор передавать это тепло уже другой, «чистой» воде, превращая её в пар, затем уже этот пар подавать на турбину и только потом непосредственно от крутящейся турбины получать электрический ток… Вам не кажется, что слишком много посредников?

Я знаю, что мне скажут.

Если ты такой умный, придумай, как сделать по другому. Но я не умный (вернее, мой ум не обладает необходимыми знаниями) и понятия не имею, как сделать по другому. Мне только, повторяю, кажется, что все это достаточно нелепо, довольно громоздко и уж никак не абсолютно безопасно (впрочем, безопасных энергодобывающих да и всех прочих технологий не существует вообще). Хоть и даёт результат, тут уж не поспоришь.

В том числе и тот, который мы наблюдали сейчас.

Сам реактор похож на поставленный стоймя длинный (точнее высокий) цилиндр. Этот цилиндр, парогенератор, трубопроводы, циркуляционные насосы и прочая мелочёвка заключены в другой цилиндр – защитный. Для того, чтобы устроить маленький, но настоящий Апокалипсис, нужно разрушить направленными взрывами места соединения трубопроводов с корпусом реактора, верхнюю крышку реактора и – желательно – сам защитный корпус (лучше сверху, чтобы продукты распада свободно могли проникать в окружающую атмосферу).

Нам показали пять зарядов с дистанционными взрывателями. Два в местах соединения трубопроводов, один на крышке реактора и два на перекрытии. Показали и рассказали, что в остальных трёх энергоблоках установлены точно такие же. Я старательно, не смотря на изрядно мешающий спецкостюм противорадиационной защиты, заснял все на видеокамеру и по лицу Николая, которое все больше мрачнело по мере продолжения «экскурсии», понял, что дело, действительно, хреново, и террористы способны выполнить своё обещание. Тем более, что кроме самих зарядов, внутри реакторного отделения вместо живых часовых ими были установлены лазерные датчики движения. То есть, даже если предположить, что кому-то скрытно удалось бы пробраться к реакторному отделению, чтобы обезвредить заряды, он тут же был бы замечен и обезврежен сам. Датчики, по указанию наших конвоиров-экскурсоводов, я заснял тоже.

Потом нас отвели снова в главный корпус и отправили, не позволив встретиться с заложниками, восвояси с убедительным напоминанием о двенадцати часах дня, вертолётах и двадцати миллионах долларов наличными.

– Мы улетим с заложниками и деньгами, а датчики останутся, – любезно пояснили нам. – Они так устроены, что их сигналы можно наблюдать на очень большом расстоянии. Попробуете добраться к реакторам до того, как мы пересечём границу, взорвём все к чёртовой матери. Попробуете пустить газ – будет тоже самое. Ни один газ не действует мгновенно, даже смертельный, – времени нажать на кнопку хватит. А на границе мы заложников отпустим в целости и сохранности. Обещаем.

Часы показывали уже пятнадцать минут четвёртого ночи, а сна не было, что называется, ни в одном глазу.

Я сидел в полном одиночестве на каком-то бесхозном обрубке бревна на околице хутора, смотрел на огни АЭС впереди, курил и думал. Там, в штабе, продолжалось совещание, но мне было совершенно ясно, что силовики не найдут приемлемого выхода из создавшегося положения. Хуже всего было то, что даже отдав деньги, предоставив вертолёты и обеспечив безопасный воздушный коридор до границы, мы не имели никакой гарантии, что боевики сдержат слово (как показывает опыт, их слово недорого стоит) и не приведут в действие взрывные устройства. Просто так. Чтобы русским жизнь мёдом не казалась.

Двадцать бомб. По пять на каждый реактор. Каждая весом от пятнадцати до тридцати килограмм.