Сергей Недоруб - Красный вариант

– Они могут быть красными?

Учитель молча глядел на смотрителя.

– Ну? – настаивал Кипарис. – Могут? Эта девчонка и парень с поверхности – могут быть с «красной» станции?

– Знаете что, смотритель? – начал Ион. – Мне очень нравится ваш вопрос. Он так звучит, как будто подразумевает возможность утвердительного ответа. Предположим, я скажу, что могут. Вы бы удивились?

Смотритель собрался с мыслями.

– Возможно, – сказал он. – Я бы точно испугался. Хотя я не повторю этого перед людьми. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

– Очень хорошо понимаю, – сказал Ион. – Без обид, Кипарис, но ваше положение в метро очень уязвимо. У «Скифа» своя власть, у «Киммерии» своя. Красный Хутор переживает терки с Бориспольской. Осокорков теперь целых две штуки. По туннелям бродят люди, похожие на сталкеров Метрограда, а наверху теоретически может разгуливать половина восточного метро. Особой лояльности к Кресту можете не ждать. Вам неприятно будет это слышать, но за пределами столицы у народа столько своих проблем, что им попросту до лампочки, существует ли жизнь на Красной ветке или нет. Вот сейчас я сижу здесь, общаюсь с вами, вспоминаю все, что видел, и не могу вспомнить ни одного человека, которому бы не давала спать мысль о красных. Я видел людей, которые добровольно отказались от дома в обмен на возможность набить брюхо. Видел тех, кто отказался от брюха, чтобы получить обратно свой дом или умереть в попытке. Видел мать, которая сокрушалась, что ее дочку никто не возьмет замуж, потому что ей отстрелили ухо. Видел молодых, сидящих на лавочке в довоенных шмотках, которые ждали несуществующего поезда, хотя знали, что он не приедет. Видел одинокого отца, что годами меряет квадратные метры плитки туда-сюда, мучительно размышляя, как там поживает его сын на другом конце метро, куда он не может попасть из-за огромной платы за проход. И вы знаете? Никого из них – ну просто никого – не интересовало, придет ли к ним кто-то с Красной линии. Потому что весь ваш «Красный вариант», смотритель, это не более чем массовое развлечение вашей с жиру бесящейся станции, замкнутой на себя. Вы мне говорили перед уходом, как важно определить истину. Найти ответ на вопрос, выжил ли кто-то на Красной ветке. Я не принес вам ответ, смотритель. Я принес вам освобождение от вопроса. Уверяю, никого за пределами ваших блокпостов эта тема не колышет. Оставьте в покое Давида и Эльзу. Позвольте им жить, как всем. А там посмотрим, куда дорожка выведет.

Смотритель думал долго. Очень долго.

– Спасибо за честность, – сказал он. – Пожалуй, ответ ты мне все-таки принес. И я его понял. Ну что же, моя задача – выполнить обещанное. Твоя школа на Лукьяновской получит полную поддержку в рамках разумного. Любое обустройство и финансирование, которое ты сочтешь нужным.

– Благодарю, – сказал Ион, не чувствуя никакой эйфории от услышанного. – Я могу вернуться к себе на станцию?

– Можешь. Но, если что, можешь принять небольшое личное поощрение. Социальный день.

– Ого, – вырвалось у учителя. – Полные двадцать четыре часа довоенной жизни?

– Той жизни, которая к ней максимально приближена. Будет о чем рассказать ученикам.

– Вот это радует, – сказал Ион, теперь уже чувствуя растущий азарт. Действительно, почему бы и не отдохнуть? На Лукьяновской, конечно, его дом, но там сейчас от него с расспросами не отстанут. А учитель чувствовал острую надобность побыть одному.

– Куда мне идти?

– Я провожу, – сказал Кипарис.

Его взгляд упал на груду одеял в углу.

– Вы сдружились с этой девушкой, да?

– Она не раз спасала меня, – ответил учитель. – Хотел бы я отплатить ей тем же.

Они с Кипарисом вышли наружу. Смотритель что-то сказал своим людям. Те спрятали автоматы, кивнули, как один, и растворились в толпе.

Ион предпочел удивиться молча. Надо же, Кипарис брал охрану на случай, если учитель захочет доставить ему проблемы.

– Кстати, насчет Мафусаила, – сказал Ион, еле поспевая за Кипарисом. – Откуда вы знали, что существует такой доктор? Вы были знакомы?

– Когда-то очень давно, еще до войны. Но ничего особенного, мы не работали вместе и почти не общались.

– И он даже не попытался сделать карьеру в Датаполисе?

– Какую карьеру? Он ведь был не совсем врачом. Скорее, теоретиком по психиатрии. Хотя припоминаю, что несколько лет назад он пытался тут закрепиться. Занимался сбором книг в метро для наполнения библиотеки Датаполиса.

– Почему вы решили, что он сможет лечить умственные болезни? Чем он занимался до войны?

Кипарис посмотрел на учителя и пожал плечами.

– Какими-то правительственными заказами, – сказал он. – Я уже не помню толком. Гипноз и все такое. А что?

– Ничего, – ответил Ион. – Такой человек, а в столице места не нашел.

Кипарис отвернулся, но Ион заметил, что он печально усмехается.

– Здесь нужно лечить всех и каждого, – сказал смотритель. – Только…

– Знаю, вы не повторите этого на публике.

– Вот именно.

Про Социальный день Ион слышал, как ему казалось, с самого детства, что вряд ли могло быть истиной. История этой Комнаты начиналась с проекта музея старых времен, призванного запечатлеть обычную довоенную жизнь простого гражданина. Среди тесного пространства Датаполиса планировалось обустроить несколько квадратных метров, куда не проникало бы ни пылинки снаружи. Напротив, там должна была царить атмосфера, теперь уже знакомая лишь старикам. Полная имитация квартиры среднего киевлянина с кухней, спальней, неким подобием гостиной и, разумеется, полноценной сантехникой.

Собственно, с сантехники все и началось. Кипарис хотел, чтобы она оказалась полностью рабочей, что потребовало переделки труб. Потом оказалось, что, если есть место, сохранившее полноценный унитаз, то после него приятно еще и почитать настоящую книгу, посмотреть настоящий телевизор, полежать на нормальных простынях. Так идея личного клозета переросла в проект «бункера в бункере».

Дело было даже не только в том, что в Комнате всегда поддерживались запасы свежей еды, самых лучших консервов и того, что можно было пронести сверху и безбоязненно употребить в пищу. Куда большее значение имела психологическая сторона, когда выяснилось, что даже простая возможность возить пылесосом по ковру давала человеку заряд энергии на долгие недели, побуждая терпеть тяжелые будни станции с надеждой на возрождение былых времен. Система работала, даже когда комнатой пользовались люди молодые, толком не помнящие или вовсе не знающие, что именно эта комната символизировала. Это место так и стали называть – Комнатой.

Право в нее попасть удостоилось отдельного наименования – Премия Социального дня, дающая возможность провести в Комнате сначала станционный день, а затем и полные двадцать четыре часа стандартных суток.