Андрей Посняков - Князь-меч [СИ]

– Защита и опора!

– Ужо показал немчуре, где раки зимуют! Небось, теперь будут знать.

Довмонт нарочно сделал остановку невдалеке от города. Чтоб воины привели себя в порядок, почистили кольчуги и шлемы, выстроили бы в стройную колонну полон… Так вот и вошли в Немецкие ворота под приветственные крики горожан: впереди, на гнедом коне – сам князь в золоченом шлеме с поднятым забралом-личиною, следом за князем – бояре в сверкающих доспехах, за ними – простые ратники в роскошных трофейных плащах да шубах, а уж потом – нескончаемой вереницей – пленники, и уже за ними – возы с немецким добром. А добра вышло – дай бог каждому! Золотые и серебряные монеты, медь да олово в кованых слитках – укладах, драгоценная посуда, оружие, бочонки с красным и белым вином, увесистые кипы сукна. Это уже не говоря о зерне, о мешках с мукою…

– Слава князю!

– Воинству псковскому – слава!

– Во веки веков!

Всем было лестно – давненько уже не удавалось вот этак вот прищемить рыцарям хвост! Последний, кому удалось – Александр Ярославич Грозные Очи, некогда прищучивший рыцарей на хрупком весеннем льду Чудского озера. Так это когда было-то? Да и полон, и добычи Александр не взял. И, что там греха таить, вовсе не псковский он герой… где-то наоборот даже. Иное дело – Довмонт, Тимофей-княже. Пусть и литовец – и что ж? Псков его приютил – и не пожалел о том ни разу!

– Слава Довмонту-князю-у-у-у!!!

У широко распахнутых ворот князя встречали все именитые люди города во главе с посадником, Егором Ивановичем и епископом Финогеном. За ними толпились бояре, старцы градские, игумен Мирожского монастыря Ферапонт и прочие священнослужители.

– Рад видеть тебя в добром здравии, княже!

Посадник и епископ обняли по очереди всех спешившихся героев: самого князя, его воевод и бояр.

– И тебе не хворать, Гюрята Степаныч!

– Козьма Никифорыч – долгие лета!

– Будь здоров, Федор Иваныч!

Все они были теперь не просто бояре да воеводы – герои! Даже боярин Собакин, про которого все знали, что сволочь, и тот – герой. А как же! От стрел да стычек не увиливал, держался стойко… ну а насчет того, как добычу делить – так это только еще предстояло.

Одно нехорошее известие ожидало Довмонта во Пскове. Впрочем, назвать ли его нехорошим, недобрым или каким другим – все зависело от того, как на то посмотреть, принимать или не принимать близко к сердцу. Дело в том, что некий язычник Йомантас – бежал! Тот самый черт, с помощью которого князь, а вернее – Игорь, так надеялся узнать хоть что-нибудь о самом себе. Теперь вот не узнаешь. Бежал, собака! Ушел, обхитрил караульных… да никто его толком-то и не охранял, особенно после отъезда князя.

Как бы то ни было, а известие о побеге Йомантаса особого впечатления на Довмонта не произвело. Как-то не до того стало по возвращению надеже и опоре Пскова. Под колокольный звон, а особливо – после торжественного молебна, постепенно исчезало, испарялось, уходило из души князя языческое наваждение, нахлынувшее в походе под влиянием позорной смерти Любарта. Довмонт-Тимофей вновь ощутил себя христианином. Мало того – христианином кающимся, грешником!

Целыми днями Довмонт ходил по церквям и молился, молился, молился. Строил храмы, жертвовал монастырям и пустыням изрядные средства. Духовник, отец Симеон, да Финоген-епископ нарадоваться на князя не могли. А как были рады духовные! Раньше-то новообращенный язычник как-то особого рвения в святой православной вере не проявлял, исключая разве что самых первых дней сразу после крещения. Нынче же – вот! Настоящий духовный подвиг.

Слава об особой набожности псковского князя быстро разнеслась по всем русским землям, вызывая у многих самое горячее одобрение, у иных же – искреннюю зависть, а у некоторых – и злобу. Довмонт не обращал ни на кого внимания: молился, общался с духовными, посещал церкви и монастыри, а еще делал все для укрепления мощи Пскова. Строил стены и башни, задумал даже расширить Кром, пригласив архитекторов из далеких фряжских земель.

Так что бежал ли Йомантас… не бежал ли… на все Божья воля! Тем не менее князь на всякий случай объявил о побеге и назначил за поимку беглеца награду. Не маленькую, однако, и не очень большую, на церкви и монастыри Довмонт жертвовал куда как щедрее.

Степан Иваныч, тиун, начальник сыскного ведомства самолично составил словесный портрет сбежавшего язычника, не забыв упомянуть и мосластое, вытянутое, словно лошадиная морда, лицо, и оттопыренные уши. Упомянутый портрет был разослан грамотцами по всем городским воротам и корчмам, так, что нельзя сказать, чтобы беглеца совсем не искали. Землю, правда, не рыли, ибо князь-надежа не требовал. Он вообще в последнее время ничего ни от кого не требовал – все молился, молился и молился.

Многих в окружении великого литовского князя Войшелка Йомантас знал еще язычниками. При православном князе они, конечно, тоже стали православными… но так, немножко, краешком. Слегка христиане, но больше – язычники, тайно, но неутомимо славящие древних богов.

Эти-то «слегка христиане» и занялись интригами против бежавшего во Псков Даумантаса-Довмонта. Занялись с благословения Войшелка, вполне справедливо полагавшего, что убийца его отца и малолетних братьев должен быть наказан. Повинен смерти есть! А уж, каким образом «повинен» – то дело десятое. Вот бояре и действовали, призвав на помощь старых богов, так и получилось, что великий князь литовский – православный христианин, а исполняющие его приказы люди – самые закоренелые язычники. Иных-то в литовских пущах, почитай, что и не было.

Молодого криве Йомантаса тоже привлекли к делу. Кроме как поить молоком священных ужей, парень еще неплохо знал русский, тот его диалект, на каком говорили в Пскове. Это все и решило! Потеряв первую группу убийц, доверенное лицо Войшелка, боярин Таутвидас с родовым прозвищем Дудочка – Скудучай, неспешно отправил вторую и теперь уж, верно, подумывал и о третьей. Не мытьем, так катаньем, ага.

Йоманатас, к слову, с побегом не торопился. Несмотря на свою молодость, он вообще не любил спешить, особенно в каком-нибудь важном деле. А еще молодой жрец очень уж дрожал за свою шкуру, и даже, сидя в заточении, старательно продумывал, что бы такого рассказать Даумантасу. Что-то эдакое, необычное, якобы увиденное во снах. Парень далеко не глупый, Йомантас сразу понял: именно в них, в этих его снах – все и дело! Именно поэтому и пощадил его Довмонт-князь.

Увы, подобные необычные сны жрец видел редко, даже особенно их и не запоминал. Потому что и запоминать-то было нечего! Не сны, а какие-то отрывистые картинки. Странно одетые люди, огромные дома, повозки без лошадей. Все это пугало. Йомантас даже пару раз принес в жертву богам трех белых куриц. Однако не помогло – все равно так ничего и не понял в этих своих снах. Хитрый жрец знал лишь одно – они как-то связаны с Даумантасом, которого он тоже видел во снах и запомнил. Самого князя запомнил и его спутницу… или жену – красивую молодую деву в срамном одеянии, каких-то куцых штанишках, совсем не закрывающих ноги. Это кем же надо быть, чтоб вот так бесстыдно на люди выйти?