Андрей Посняков - Князь-меч [СИ]

– Снимите с него рубаху… ага…

И впрямь кожа белая, чистая…

– Как тебя зовут, славный юноша? – улыбнулся Али-Абдрахман.

Повторив вопрос по-немецки, Фартах хлестко ударил невольника по губам тыльной стороной ладони.

– Отвечай, свинья, когда хозяин спрашивает! Или хочешь, чтоб с тебя содрали кожу?

– Меня зовут Альбрехт, – выдавил из себя парнишка.

Слуга тут же перевел:

– Его зовут Али-Брехт, господин.

– Надо же! Почти как меня.

Хохотнув, купец велел поместить юношу в возок. Невдалеке от его собственного.

Отдав все необходимые распоряжения, Али-Абдрахман велел готовиться к отъезду. Да все уже было готово – и возы, и телеги, и воины. Купец даже нанял дополнительно две дюжины местных стражей. Не до конца пути и даже не до Твери – до Торопца только. По всему Пскову ходили слухи о каких-то ужасных разбойниках, что завелись в пригородных лесах по берегу реки Великой. Вот их-то и опасался купец, расчетливо наняв дополнительную охрану.

Выехали еще засветло, едва только начало светать. Стоял небольшой морозец, и полозья саней и кибиток ходко скользили по зимнику, так что не приходилось даже погонять лошадей. Если б не пеший полон, так могли бы рвануть так, что уже очень скоро были бы дома… Если б не пеший полон. Ну, а куда их было девать-то? Саней на всех не хватало. Так что в загородные леса добрались, лишь когда совсем рассвело. Славно стало – покрытые сребристым инеем деревья, солнышко, хрустящий под полозьями снег.

Задремавший было купец совсем проснулся и приказал привести к нему юных светлооких рабынь. Чтоб пели песни, плясали в просторной кибитке и вообще всячески развлекали. Явившиеся невольницы покорно уселись в углу. Для танцев все же не хватало места, а песни они пели такие заунывные, что почтеннейший работорговец с досадой махнул рукой и, прогнав девок обратно, вспомнил о мальчике Али.

– А приведи-ка, Фартах!

Мальчишка держался скованно, дергал тонкой шеей, косил глазами, словно угодивший в капкан волчонок.

– Садись, садись, вьюнош, – ласково велел Али-Абдрахман. – Вот шербет, изюм – кушай. А овчину свою сними, у меня здесь тепло… вот, смотри – жаровня. Фартах. Ты подложи еще углей, а потом ступай себе… Ступай, ступай, когда понадобишься – позову.

Подбросив в жаровню углей, тощий слуга, кланяясь, потряс редкою бороденкой и удалился, выпрыгнув из кибитки.

Купец юному Альбрехту не понравился. Да и как может понравиться работорговец? Толстый, похожий на жабу, с круглой физиономией сварливой и алчной бабы, торговец все же показался человеком не злым. Отправив слугу, разговаривал с отроком ласково, угощал… Говорил, говорил что-то непонятное, сверкая маслеными глазками… А потом вдруг прижал к себе, полез потными руками под рубаху…

В ужасе отпрянув, Альбрехт схватил висевший на поясе работорговца купца кинжал…

Красавица Рогнеда осадила коня на берегу покрытой снегом реки, поправив на голове беличью шапку, окинула зеленым взором идущий по замерзшему льду караван – возы и кибитки.

– А людишек купчина прикупил богато, – хмыкнула юная атаманша.

Гарцевавшие рядом разбойники почтительно молчали. Лишь один – чернобородый мужик с угрюмым взглядом – напомнил о дополнительной страже.

– Справились бы и со стражей, – Рогнеда презрительно усмехнулась. – Только этот вот караван нам ныне без надобности. Абдурахман-купец живым товаром торгует. Ну, отобьем – и где нам товар сей держать? Померзнут все, да и с продажей – морока. Не-ет, ордынцев лучше на подходе щипать. Когда у них злато, да паволоки, да самоцветы. А живой товар – что? Уходим пока. Сегодня еще тверские гости пожалуют… вот их и посмотрим!

Атаманша схватила поводья, заворачивая коня к лесу… как вдруг кто-то из разбойников закричал:

– Ой, краса наша! Ты глянь, глянь только.

Рогнеда вмиг повернулась, сверкнув дивными изумрудными очами и удивленно хмыкнула:

– Похоже, бежит кто-то.

– Небось, невольник из каравана сбежал! Смельчак… на верную смерть. Зимой-то! Вон, в рубашонке одной…

– Чего ж не гонятся за ним?

– Так еще толком и не увидели… Да и нас, верно, боятся.

– Ничего. Сейчас возьмут на стрелу.

– Ежели он до ракитника добежит, так и не успеют…

– Ой, гляди-гляди!

Беглеца, наконец, заметили. Полетели вдогонку бегущему стрелы. А тот, молодец, рвался к ракитнику со всех ног! Единственное спасение, и то – только на время. Потом-то все одно – замерзать.

Тем не менее невольник уходил… уже не достать было стрелою, спрятался в густых зарослях, укрылся… Впрочем, тут же к ракитнику с гиканьем поскакали трое!

– А ну – туда! – сжала губы разбойница. – Туда все – живо! Поможем бедолаге, ага…

Сечи никакой не случилось. Завидев разбойных, всадники бросились обратно к каравану, уже показавшему свой хвост где-то далеко на излучине. Беглец же…

– Здесь, здесь он где-то. В кустах прячется. Ищите лучше, ага…

– Да вот же он, госпожа наша!

– Ой… – спрыгнув с коня, Рогнеда всплеснула в ладоши. – Малой-то какой. Совсем еще отроче. Ты кто такой-то? Что-что? Альбре-ехт… Так ты немец!

Обернувшись, атаманша махнула рукой:

– Давайте-ка его на коня. Да плащом накройте, вон, дрожит весь. Тоже мне – Альбрехт… ага.

Стоял конец апреля, и мокрая весна постепенно уступала свои права близкому лету. Уже отбежали ручьи, и снег почти весь растаял, лишь в лесах да по урочищам еще лежали черные сжавшиеся сугробы. Постепенно просыхали дороги, тем более что последние дни выдались теплыми, солнечными. Вымахала почти в полный рост молодая травка, покрылись зеленью луга, и серебристые соцветия пастушьей сумки щекотали вымя коров, уже выгнанных на выпасы.

– Но! Но, Горька, куды? Куды, задерит твою рога!

Юный пастушок Фимка дело свое знал. Тощий, с копною белобрысых волос и большими серовато-зелеными глазами, восторженно смотрящими на мир, к тринадцати годам отрок уже зарекомендовал себя, как человек, которому можно спокойно доверить стадо. Вот и выбрали парня в пастухи на сельском сходе… В пастухи! Не в подпаски, в подпасках у Фимки нынче был братец двоюродный, малолетний Левка по прозвищу Короед. Потому как всегда что-то жевал, а в голодное время – и древесной корою не брезговал.

– А ну, Горька, псс!

Щелкнув кнутом, парнишка подбежал к черной, с белыми пятнами, буренке и ласково погладил коровушку по холке. Приговаривал вполголоса, протяжно этак, будто песню пел:

– Не ходи, Горюшка, к лесу. Там овраг – ноги переломаешь. И травы вкусной там нет, а вот волк – оченно даже запросто. Выскочит, зубами – щелк!