Владимир Михайлов - Ночь черного хрусталя (сборник)

Вот например: поиски новых маршрутов для контрабандной переправки наркотиков из хорошо известных, в общем, районов планеты.

Эта тема неизбежно появлялась в каждой ориентировке МАБа, но если бы ее даже вдруг не стало, все равно, никто бы о ней не забыл: поиск новых троп и составлял основное занятие людей Мерцалова. И тем более Службы, которой ведал Фэрклотт. Если бы Докинг с Миловым вышли на что-нибудь интересное в этой области, они не стали бы таиться, наоборот, сразу же ударили бы в большие колокола, дали информацию, затребовали помощь…

Нет, похоже, их заинтересовали не наркотики.

Что там следующее?»

Мерцалов скользнул взглядом по следующим строчкам. Некоторые из них оставил без внимания: там речь шла совсем о других делах — промышленном шпионаже, шантаже в крупных масштабах, терроризме. Все это было, конечно, весьма важно — но не для него, и не в данном случае.

Ага, вот еще интересная ориентировка: подозрения по поводу контрабандной перевозки человеческих тканей, предназначенных для пересадки. Он пробежал глазами список возможной контрабанды, и даже поежился немного: как-то не по себе было от того, что человеческое тело, разъятое на части, становилось предметом оживленной торговли, а значит, и контрабанды, от этого уж никуда не денешься.

Собственно, тема эта возникала не впервые. Да и с Докингом, когда он приходил, поговорили на эту тему вдоволь, да. Но на сей раз Мерцалов впервые воспринял ее, как нечто, имеющее к нему прямое отношение. Раз в Москве открывается клиника, которая именно этим и будет заниматься — исключительно этим, — значит, незаконная перевозка этих самых тканей («Тьфу, — подумал он с неудовольствием, — слово-то какое употребляют: как если бы речь шла о провозе какого-нибудь шелка или… ну, какие там еще бывают мануфактуры?») — перевозка эта могла в самом близком будущем возникнуть и на московских путях-дорогах. Или — как знать — уже возникла?..»

Он наморщил лоб.

«Докинг в связке с Миловым. Могли ли они так вот — вплотную, по крупному — заинтересоваться человеческими тканями?

Докинг безусловно: он сам говорил, что это сейчас и было его основной задачей, делом чести, что ли. Но вот Милов? Он в принципе не ведомый, он сам из ведущих. Конечно, для того, чтобы спасти, скажем, чью-то жизнь, он может отложить свои дела и подключиться к чужой разработке. Но только в критической ситуации. Так что вряд ли Докинг мог его просто уговорить. Нет.

Ну а если речь шла не об уговоре? Если Милов сам решил заняться поиском в области контрабанды тканей?

Конечно, на такое он способен, но только если у него возникла какая-то серьезная информация относительно того, что эта контрабанда каким-то своим боком задевает Россию. Однако таких данных у него быть не могло, им неоткуда было взяться: разговоры о новой клинике пошли уже после его ухода с активной работы. Намного позже они возникли. И даже не у нас. А когда об этом стали думать мы, он успел уже убыть в свою кругосветку.

Да, но информация такого рода наверняка была у Докинга! Включая и московскую ее часть: недаром ведь он навестил нас перед тем, как исчезнуть в экваториальной Африке, в ее непроходимых, как говорят, лесах.

Если Докинг и Милов действительно встретились, англичанин и в самом деле мог сообщить. Милову какие-то факты — или хотя бы серьезные предположения, — которые заставили московского коллегу присоединиться к британскому сыщику.

Что же, вполне логично.

Значит, эту возможность надо было проанализировать.

Что же касается бета-углерода, то…

Постой, — остановил себя Мерцалов. — Что-то еще осталось недодуманным в этой версии с контрабандой тканей…»

Он еще раз внимательно прочитал все, что было в ориентировке по этому поводу.

Ага, вот что его подсознательно насторожило: ну да, упоминание о клиниках фонда «Лазарет», как о возможных потребителях — покупателях — контрабандного товара.

Само по себе это понятно: человеческие ткани — не наркота, и ее нельзя продавать малыми дозами на улицах, в подъездах, в забегаловках. Их потребитель должен быть весьма квалифицированным. Все-таки пересадка тканей — не криминальный аборт, его не станет делать кто попало и где попало. Все это Мерцалов понял еще при первом прочтении.

А вот что за мысль сформировалась только сейчас.

Вряд ли правильным будет считать, что московская заинтересованность в этих тканях возникла только после принятия решения об открытии такой клиники в Москве. Кто-то из наших граждан пользовался услугами этого самого «Лазарета» и раньше. Например, Загорский-Роялист. Интересно, сам ли он оплатил все расходы? Или кто-то его, как мы уже привыкли говорить, спонсировал?

Так, один вопрос, значит, возник.

Тут же напрашивается и второй: кто спонсировал? Кто Роялиста направил? И — очень важно: одного ли его?

Если его и в самом деле некто облагодетельствовал, то кто-нибудь из земляков. Какой-то авторитетный господин. Почему? Зачем? Ну, тут особенно ломать голову не приходится.

Известно, что никакое серьезное дело, противоречащее закону, нельзя реализовать, не имея, мягко выражаясь, доброжелателей в государственных органах, ведающих теми областями, в которых это дело ведется. Таких людей или в эти органы вживляют («Тоже своего рода трансплантация», — усмехнулся про себя Мерцалов), иногда предварительно освободив нужное место от занимающей его персоны (но это путь не быстрый и не безопасный для исполнителей), или покупают на месте. На корню, так сказать. Платят в зависимости от возможностей приобретаемого чиновника. Часто — очень хорошие деньги…

Но вовсе не только деньги. Это могут быть ценности — от перстня с бриллиантами до «Линкольна», яхты, загородного дома — на имя троюродной племянницы какой-нибудь…

Но разве это — самые ценные вещи в мире?

Нет. Давно уже и хорошо известно: нет на свете ничего, ценнее здоровья, дороже его. Так что вполне может получиться, что взятку — именно так это называется — могут дать и в виде здоровья. Особенно, если оно уже расшатано, и никакими морскими прогулками его уже не восстановишь. Если нужна, скажем, серьезная операция. Заменить перетрудившееся в процессе совершения карьеры сердечко, скажем. Или изношенную от чрезмерного потребления мирских благ печень. А у нас без этого самого потребления и до сих пор серьезные дела не совершаются. Сейчас, говорят, даже такая практика пошла: если, допустим, рачок поджелудочной, ранее неизлечимый, захвачен вовремя, пока не дал метастазов — а это даже у нас уже научились делать, — то виновный орган просто, так сказать, снимают с работы и бросают на помойную периферию, а вместо него ставят свеженький, здоровенький. И главное — хорошо приживляют. И дело с концом.