Максим Лагно - Белый мусор (СИ)

— Оригинально.

— Ага. Он пошёл с повинной в Жандармерию. Ведь в Домене он скрывался от ареста по обвинению в растрате бюджета, выделенного на приобретение биодиза для общественного транспорта в Сен-Брянске.

— Обычное дело. Не мог откупиться что ли?

Двунадесять подмигнул:

— Не повезло. Как раз началась показательная зачистка от коррумпированных муниципальных чиновников. Его решили примерно наказать.

— Понятно. Значит, его отправили в штрафбат? Известно что-нибудь о его судьбе?

— Да. Он дослужился до сержанта. Он письма же слал на один из моих адресов в Моску. Все для тебя. Могу передать.

— Мерси, не надо. Я больше заинтересована в новости, что у тебя есть нычки в Моску? С каких это пор глава выживанцев живёт на два дома?

Двунадесять громогласно захохотал:

— Ты столько пробыла в Санитарном Домене и до сих пор не знаешь, насколько он связан с Империей?

— Они как-то связаны?

— Санитарный Домен для того и существует, чтоб высокопоставленные имперцы творили здесь тёмные делишки. Сама подумай, откуда у меня в автобусе высокотехнологичная лаборатория по производству пудры?

— На свалке нашёл.

Двунадесять долго хохотал моей шутке, можно было подумать, что он носил в себе чип бывшего клоуна.

Да, мне снова пришлось привыкать, что в Империи всё сложнее, чем кажется. То ли дело в Потоке Сознания, где каждая мысль становилась общественным достоянием. Каждое движение души обсуждалось миллионами людей, что почувствовали его вместе с тобой.

Твины сближают людей до такой степени, что можно запутаться, где ты, а где кто-то другой.

Профессору Сенчину за всё время войны с Австралией не приходилось столько молиться о спасении своей жизни, сколько за последние сутки.

Эскадрон Клода поехал дальше в Неудобь, а выживанцы в противоположную сторону. Пыль от белого автобуса Двунадесять давно скрылась за горизонтом, но Сенчин продолжал истерично шептать: «Иисус-дева-мария!» и щупать свою шею. Его бормотание проникало даже сквозь наушники Захара. Пулемётчик вспылил:

— Мерде, профессор, хватит ныть. Если так гадишь от страха, зачем поехал?

— Иисус-дева-мария. Не обращай на меня внимания. Это нервное. А поехал потому что я учёный. Хочу своими глазами увидеть старинные технологии.

Д’Егор предложил профессору нюхнуть успокоительного порошочку.

— Иисус-дева-мария. Я предпочитаю натуральную молитву.

Я сидела в обнимку с Антуаном. У нас произошло что-то вроде маленькой ссоры.

— Почему Двунадесять так странно на тебя смотрел? У тебя с ним что-то было? — Допытывался Антуан.

— Ничего особенного! Я же всё время о тебе думала.

— О чём вы шептались?

— Про общих знакомых, о жизни.

— Слышал я о жизни выживанцев, — бурчал Антуан. — Нанюхаются своей чёрной пудры, да шпехаются в групповухе.

— Ты слишком много имперской пропаганды поглощаешь.

— Двунадесять приехал к тебе на помощь. Так только друзья поступают или любовники…

— Мы, выживанцы, помогаем друг другу.

— Он странно на тебя смотрел.

— Если ты не заметил, то Двунадесять не совсем обычный.

— Теперь ты намекаешь, что он особенный?

Я поцеловала Антуана, как бы закрепляя окончание ссоры:

— Ты самый особенный для меня.

Клод смотрел в окно перед собой. Изредка поворачивался к Руди. Она тут же отвечала улыбкой. Руди — единственный член эскадрона, который улыбался весь путь через Неудобь. Её не пугали реки магмы и мощные струи пара, способные подбросить бронепежо в воздух на сто метров.

Напротив нас сидел Гоша. Я избегала разговоров с ним, не могла даже просто встречаться взглядом. Произошедшее между нами накануне моего ухода из Эскадрона было вечным укором. Гоша, вероятно, ничего не сказал Антуану. Но он, как философ, не испытывал никакого дискомфорта:

— Любовь делает нас бесстрашными — подмигнул мне Гоша, самодовольно восхищаясь своей туповатой афористичностью.

Вдруг я почувствовала, что гравитация исчезла. Скамейка словно бы уплыла из-под меня, а сидящий напротив Гоша взлетел под потолок бронепежо. В ту же секунду раздался грохот. Стена бронепежо разломилась, салон наполнился газом и паром. Я видела, что Гоша спокойно, как на тренировке, поднялся и задержал дыхание. Я сделала то же самое. В следующую секунду гравитация вернулась в троекратном эквиваленте. Гошу ударило о противоположную стену бронепежо, а меня понесло вслед за ним. Пришлось выдохнуть и хватить глоток едкого воздуха. Перед глазами мельтешили руки и ноги товарищей, коробки с боеприпасами придавили профессора. «Иисус-дева-мария!» — орал он и кашлял. Шипение газов прекратилось.

Я отчётливо услышал приказы Клода:

— Шлемы. Противник за скалами. Стрелять без приказа. Д’Егор, ты жив? Займись ранеными.

Меня придавил Антуан, который полагал, что спасает меня, прикрывая своим телом, мешая действовать самостоятельно. Кое-как столкнула Антуана с себя и встала на четвереньки, отыскивая автомат. Гоша уже напялил шлем и отдышался. В груде коробок отыскал футляр со своей гигантской винтовкой и тоже на четвереньках выполз через пролом в борту бронепежо.

На лицо мне опустился шлем, направляемый заботливой рукой Антуана. Я жадно вобрала воздух и нащупала наконец-то свой автомат и поползла к открывшемуся десантному люку.

Эскадронцы залегли. Я и Антуан расположились рядом. Направили стволы в сторону груды синих полупрозрачных камней, оттуда время от времени высовывались австралийцы, стреляли и прятались обратно.

Клод был уже далеко от нас, вне зоны действия рации. Прополз, залёг между камней и знаками показал всем, что попробует обойти синие камни со стороны, мол, прикрывайте.

Рядом со мной упал Гоша.

— У меня что-то с рукой, — услышала я его по рации.

Его левая рука безжизненно падала, всякий раз, когда хотел подпереть цевьё винтовки. О прицельной стрельбе можно забыть. Пришлось ему отложить винтовку и вести прикрывающий огонь из автомата.

План Клода не сработал. Он дополз до трещины, на дне которой текла магма. Перепрыгнуть невозможно — австралийцы простреливали этот участок.

Клод приполз обратно:

— Застряли надолго. Выкурить австров из-за камней не получится. Руди, сканируй местность и запускай бес-пилоты.

— Шлем разбился. Система отображения сбоит. Могу попробовать управлять вживую, глядя отсюда, но толку от этого мало, ведь далеко не улетят, сигнал не пробьёт помехи Неудоби, а движки быстро испортятся в атмосфере. Мы просто запустим летучую мишень.

— Иисус-дева-мария! — профессор выполз из перевёрнутого бронепежо и направился к Гоше. Каждую секунду замирал, прикрывая голову руками, и хрипел: — Иисус-дева-мария. Камни. Сини-и-и-и-е. Стреляйте в них сильно.