Юрий Завражный - Тот самый остров

Прошло ещё десять минут, и сигнальщик громко доложил: «Перископ, справа по борту!».

Действительно, на глади воды появился небольшой бурун. Он быстро приближался, и Кноке опустил бинокль, снова резанув по мне взглядом. Но я в этот момент понимал не больше, чем он. Когда перископ приблизился на четверть кабельтова, вода забурлила, вспенилась, и из воды показалась, словно голова Левиафана, выкрашенная серыми и зелёными пятнами рубка странной подводной лодки.

Первое, что бросилось в глаза – это раскраска. Уверен, ни один из нас такого никогда не видел. На рубке и корпусе лодки были нарисованы чуть ли не отдельные листики и веточки. И в то же время общий узор составлял несколько больших неправильных пятен, в которых преобладали элементы одного цвета. Примерно такими пятнами томми размалёвывают свои боевые корабли (да и мы тоже), но чтоб изобразить каждую веточку… Зачем корабль расписывать под кусты? Странно.

Потом – сама лодка. С виду обычная «семёрка», с таким же корпусом и даже с носовыми пилами для резки противолодочных сетей, но совсем не то, что наша «рабочая лошадка». Во-первых, побольше, но не VIID. Водоизмещение — примерно тысячи две. Во-вторых, совершенно другая рубка, высокая и не удлинённая в корму, а почти что труба с небольшой кормовой площадкой. У неё не было палубного орудия — впрочем, как и у нас. На площадку вышел матрос в странной тёмно-синей форме и без пилотки, установил на турель поданный ему снизу ручной пулемёт, небрежно опёрся на леер и лениво закурил сигарету. На ограждении рубки спереди красовалась мрачная эмблема: чёрный бриг с разодранными в клочья парусами, этакий «Летучий голландец». Сбоку рубки торчала заваливающаяся штыревая антенна, совсем не такая, как у нас или на «девятках». Словом, лодка была непохожа ни на что. Какой-то единичный экземпляр.

На мостике вместе с бородатыми сигнальщиками-наблюдателями появились две такие же бородатые головы – в тёмно-синей фуражке и в белой. Тот, что в белой, поднёс ко рту рупор и хрипло прокричал в нашу сторону:

— Эгей, волки! Принимайте шлюпку! Вам приятные новости везут! — они оба засмеялись и закурили.

Такие же тёмно-синие матросы на палубе лодки уже спускали надутую резиновую шлюпку. Работа у них спорилась. Затем на мостике появились ещё два офицера, причём один из них также в белой фуражке. Они спустились на палубу, а затем в шлюпку, используя шпигаты как ступеньки, и вот она пошла к нашей лодке, которая уже всплыла полностью. Офицеры поднялись к нам на борт, а шлюпка повернула обратно к таинственной субмарине.

— Добрый день, — произнёс тот, что был в белой фуражке, и прищурился.

В этом прищуре было что-то от матёрого волка, от вожака. Наш капитан ответил на приветствие.

— Честь имею представиться: корветтен-капитан Пауль фон Рёйдлих. А это мой первый помощник, капитан-лейтенант Клаус Фогель.

С этими словами он распахнул видавшую виды серую непромокаемую куртку (при этом обнажился Рыцарский крест с листьями и мечами), полез в нагрудный карман и предъявил нашему Старшему брату небольшую золотую бляшку в виде вставшего на задние лапы льва. Я стоял в стороне, но видел очень хорошо.

— Предлагаю пройти вниз, Гельмут, у меня важная информация для всех нас, — сказал фон Рёйдлих; вышитые канителью эмблема и имперский орёл на его фуражке были не жёлтые, а потускневшие, почти коричневые.

Кноке кивнул, и они втроем спустились по трапу. Я решил воспользоваться отсутствием офицеров и выкурить вторую сигаретку на мостике. Когда ещё удастся?

Резиновая шлюпка совершила ещё один рейс — на этот раз она везла какие-то баулы. Мне подумалось, что это личные вещи вновь прибывших, и я не ошибся. Когда их подняли на палубу и через торпедопогрузочный люк спустили внутрь, весь экипаж, за исключением двух сигнальщиков и двух зенитчиков, был вызван вниз. Кроме баулов, внутрь лодки доставили ещё два странных серых цилиндра длиной с метр и диаметром в полметра. Цилиндры были лёгкие – я видел, как запросто матросы передавали их из рук в руки. На цилиндрах была маркировка чёрным цветом — то ли «666», то ли «999». Их положили в носу прямо на одну из запасных торпед, подложив ветошь и раскрепив линьком.

Офицеры (кроме капитана) и унтер-офицеры собрались в посту управления. Остальной экипаж находился на своих местах, кое-кто выглядывал в люки смежных отсеков. Наши гости чуть меньше четверти часа о чём-то говорили со Старшим братом в капитанской выгородке, а потом вышли к офицерам. Я смотрел и слушал, облокотившись на зенитный перископ; около меня стояли другие матросы и унтер-офицеры, расписанные в командном посту, а также особо любопытные, которые сумели найти причину оказаться здесь — ведь интересно же. Кок Риддер сопел мне прямо в ухо, и я несильно ткнул его локтём.

— Экипаж, — сказал Гельмут Кноке в боевую трансляцию и закашлялся. Он сильно волновался. — Друзья и соратники. Я сдаю лодку, — он осёкся, но тут же взял себя в руки и продолжил: — По приказу гросс-адмирала я передаю лодку корветтен-капитану Паулю фон Рёйдлиху и убываю в распоряжение штаба подводных сил. Со мной убывает и первый вахтенный офицер, обер-лейтенант Мюнке. Вместо него на лодку прибыл капитан-лейтенант Клаус Фогель. Мне было хорошо с вами, — видно было, что слова Старшему брату даются непросто. — Но судьба каждого из нас принадлежит Рейху. Я искренне верю, что особое задание, ради которого на лодку прибыл новый капитан, будет выполнено вами лучше, чем кем бы то ни было. Хайль Гитлер!

Я глазам и ушам своим не верил. Так не бывает! Смена капитана и первого помощника в боевом океанском походе – где ж такое видано? Однако это был не сон. По всему было видно, что фон Рёйдлих принял подлодку «как есть» за те десять минут, которые они совещались в капитанской «каюте». Затем слово взял новый капитан. С минуту он внимательно сверлил всех своим прищуренным взглядом, обводя глазами присутствующих, потом снял фуражку, пригладил жёсткую тёмно-рыжую шевелюру и потянулся к микрофонному пульту, заняв место Старшего брата.

— Внимание, парни, — проговорил он негромко; его скрипучий голос разнёсся из динамиков по всей лодке. — Кто меня плохо слышит в других отсеках — не беда. У нас впереди достаточно времени, чтобы познакомиться и поболтать о чём угодно. С этого момента лодкой командую я. Так распорядился лично папаша Дёниц, а я привык его приказания выполнять, не раздумывая и не останавливаясь ни перед чем.

Я онемел. Называть нашего гросс-адмирала, главного подводника Рейха, командующего Кригсмарине Львом или папой Дёницем — среди нас почти норма. Он, говорят, сам об этом знает и даже гордится. Но не при всех же! И не в первом же официальном обращении к экипажу… Нахальство какое-то. Однако фон Рёйдлих продолжал: