Роберт Хайнлайн - Тетралогия Будущего

Я перехватил ее взгляд, и она улыбнулась. Я тоже расплылся в улыбке, но Старик тут же ткнул меня в бок. Пришлось возвращаться с небес на землю.

Президент четко и последовательно объяснил Конгрессу ситуацию. Прямолинейностью и логикой доклад больше напоминал отчет о конструкторских разработках — и примерно в такой же мере был эмоционален. Президент просто излагал факты. Затем отложил текст и продолжил:

— Ситуация складывается столь необычная и страшная, столь далекая от всего того, с чем приходилось сталкиваться стране, что для преодоления кризиса я вынужден просить Конгресс о предоставлении широких полномочий. В некоторых районах необходимо будет ввести военное положение.

На какое-то время нам придется пойти на значительное ущемление гражданских прав. Свобода перемещения должна быть ограничена. Неприкосновенность от обысков и арестов должна уступить место праву на безопасность для всех. Поскольку любой гражданин, независимо от его положения в обществе и лояльности, может против своей воли оказаться прислужником нашего тайного врага, всем гражданам придется смириться с некоторым ограничением прав и в какой-то мере поступиться личным достоинством до полной победы над чумой. Я с тяжелым сердцем прошу Конгресс утвердить эти крайне необходимые меры.

Президент сел.

Настроение зала определить обычно несложно. Конгрессмены были явно обеспокоены, но все же Президент не убедил их до конца. Вице-президент поглядывал на лидера сенатского большинства: по договоренности, он должен был предложить резолюцию.

Не знаю, то ли лидер большинства покачал головой, то ли просигналил еще как-то, но на трибуну он не поднялся. Неловкая пауза затягивалась, а из зала то и дело выкрикивали: «Господин Президент!» и «Тихо! Тихо!».

Вице-президент, не замечая других желающих выступить, предоставил слово члену своей партии, сенатору Готлибу. Этот «гвардейский конь» проголосует даже за свое собственное линчевание — главное, чтобы оно было включено в программу партии. Начал Готлиб с заверений собравшихся в своей крайней преданности Конституции, «Биллю о правах» и чуть ли не Гранд-Каньону. Затем скромно упомянул свою долгую службу и очень высоко отозвался о месте Америки в истории. Я поначалу думал, что он просто тянет время, пока команда выработает новые формулировки, но потом вдруг понял, к чему все это говорится: он предлагал изменить порядок работы заседания с тем, чтобы отстранить в порядке импичмента и предать суду Президента Соединенных Штатов!

Видимо, не до одного меня дошло не сразу: сенатор так густо пересыпал речь трескучими ритуальными фразами, что трудно было понять, в чем суть предложения. Я посмотрел на Старика.

Тот не отрывал глаз от Мэри.

Она, в свою очередь, смотрела на него, словно ей не терпелось сообщить какую-то важную новость.

Старик выхватил из кармана отрывной блокнот, что-то торопливо нацарапал, сложил записку и кинул ее Мэри. Она поймала записку на лету, прочла и передала Президенту.

Тот сидел с совершенно беззаботным видом, словно и не замечал, как один из его старых друзей на глазах у всего Конгресса крошит в капусту главу государства и с ним вместе безопасность республики. Он прочитал записку, медленно повернул голову и взглянул на моего шефа. Старик кивнул.

Президент подтолкнул локтем вице-президента. Тот наклонился, и они о чем-то зашептались.

Готлиб все еще гремел. Вице-президент постучал молоточком.

— Прошу прощения, сенатор.

На лице у Готлиба промелькнуло удивление, но он тут же с собой справился.

— Я еще не закончил.

— Я ни в коем случае не хочу лишать вас слова. Но в силу важности предмета вашего выступления вас просят пройти на трибуну.

Готлиб бросил на вице-президента недоуменный взгляд, но все же двинулся вперед. Кресло Мэри загораживало ведущие на трибуну ступеньки, но вместо того, чтобы просто подвинуться, она вдруг засуетилась, потом подняла кресло и повернулась, совсем преградив сенатору путь. Готлиб остановился, и она, покачнувшись, задела его. Тот поймал ее за руку — отчасти чтобы и самому удержаться на ногах. Мэри что-то сказала, он ответил, но слов никто не расслышал. Наконец Готлиб прошел к трибуне.

Старик дрожал, как гончая, завидевшая добычу. Мэри подняла взгляд и кивнула.

— Взять его! — сказал Старик.

В то же мгновение я перемахнул через барьер и в прыжке обрушился на Готлиба. Старик успел крикнуть: «Перчатки!», но времени не было. Я одним рывком разодрал пиджак на спине сенатора и увидел под рубашкой пульсирующее тело паразита. Я рванул рубашку, и теперь его могли видеть все.

Чтобы зафиксировать то, что творилось в зале в последующие несколько секунд, не хватило бы и десятка стереокамер. Я двинул Готлиба по голове, чтобы не трепыхался. Мэри придавила ему ноги. Президент вскочил и крикнул: «Вот! Теперь вы все видите!» Вице-президент тоже стоял, но в полной растерянности лишь стучал своим молоточком. Конгресс превратился в толпу, мужчины кричали, женщины визжали. Старик громогласно раздавал приказы президентской охране.

Спустя какое-то время оружие в руках телохранителей и стук молоточка утихомирили страсти, и в зале воцарилось некоторое подобие порядка. Слово взял Президент. Случай, сказал он, дал конгрессменам возможность увидеть врага своими глазами. Все могут подойти по очереди и посмотреть на пришельца с самого большого спутника Сатурна. Не дожидаясь реакции на свое предложение, он указал на первый ряд и попросил всех сидящих там подняться.

Весь первый ряд двинулся на трибуну.

Мэри оставалась рядом. Люди проходили мимо нас, и одна женщина даже впала в истерику. Когда прошли человек двадцать, я заметил, что Мэри снова подала знак Старику, и на этот раз даже чуть опередил его приказ. Конгрессмен оказался молодым и здоровым, из бывших морских пехотинцев — могла бы завязаться драка, но двое наших стояли рядом, и мы уложили его вместе с Готлибом.

После этого, несмотря на протесты со стороны некоторых конгрессменов, началась повальная проверка. Женщин я хлопал по спине и одну поймал сразу. Чуть позже решил, что поймал еще одну, но, к моему смущению, оказалось, что я ошибся и принял за паразита складки жира. Мэри выявила еще двоих, затем очень долго — около трехсот человек — никто не попадался. Очевидно, носители оттягивали развязку, оставаясь в конце зала.

Восьмерых вооруженных охранников, даже если со мной, Мэри и Стариком получалось одиннадцать стволов, было явно мало, и, если бы секретариат не организовал подкрепление, большинство паразитов сумели бы уйти. С помощью дополнительной охраны мы поймали тринадцать слизняков, десять из них живьем. Из носителей только один был тяжело ранен, остальные, можно сказать, не пострадали.