Сурен Цормудян - Край земли. Затерянный рай

Жаров думал о том, как поразительны могут быть повороты судьбы, и не сразу заметил, что слышит только шум волн.

Андрей резко обернулся и взглянул на Никиту.

– Дизеля стихли почему-то, – ответил на прочитанный во взгляде Жарова вопрос Вишневский.

На палубу вышел Самсонов, все с той же промасленной ветошью.

– Эти чертовы дви… – начал было говорить он, но вдруг смолк и стал с изумленным видом озираться. Сначала он посмотрел мимо Никиты и Андрея. Затем влево и вправо. Потом в сторону кормы и только там обнаружил берег, до которого уже никак не меньше десятка километров.

– Мы где?! – воскликнул Самсонов.

– В Тихом океане, Палыч, – ответил Вишневский.

– Вы что, сдурели?! – старый мичман заорал, вскинув руки. – Двигатели встали, и мы не можем понять, в чем дело! И, оказывается, мы уже в океане! Твою мать! – Он впился пальцами в свои волосы и принялся отчаянно материться. – Если мы не восстановим ход, нас унесет черт-те куда, а на борту ни запасов воды, ни еды… Твою ма-а-ать!!!

Самсонов бросился обратно внутрь корабля и загрохотал ногами по ступенькам, ведущим в машинное отделение, продолжая изрыгать крепкую брань.

На лице Вишневского появилась горькая усмешка.

– Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад – когда именно, неважно – я обнаружил, что в кошельке у меня почти не осталось денег, а на земле не осталось ничего, что могло бы еще занимать меня… – процитировал он первые строки книги, которую они все читали, и не один раз [38].

Жаров мрачно посмотрел на Никиту:

– И что ты хочешь этим сказать? Что я такой же псих, как капитан Ахав? [39]

– Не знаю, Андрей. У него цель оправдывала любые средства. А какова твоя цель? И какая надобность была удаляться от берега и забираться дальше в океан?

– Я тебе уже объяснил, черт тебя дери! Нам вечно бояться этого океана? Так, по-твоему?

– Если мы оказались в нем на корабле без запасов воды и еды, которым нельзя управлять, то да, Андрей. Мы должны его бояться! Это здравый смысл…

– Черта с два! Не должны мы бояться! Если бы мы боялись бросить вызов бандам, то так и жили бы под их игом, если вообще бы жили!

– Это не очень удачное сравнение…

– Самое что ни на есть удачное!

Вишневский развел руки и вздохнул:

– Ну, что ж. Зовите меня Измаил. Несколько лет тому назад – когда именно, неважно…

– Да иди ты к черту, Никита, понял?!

Андрей быстро зашагал на корму. Признавать свою ошибку он не торопился, хотя понимание к нему пришло быстро, стоило только взглянуть на берег Камчатского полуострова, оставшийся за кормой. Ситуация действительно скверная, и сейчас все его недавние ощущения, полные радостного предвкушения и оптимизма, резко сменились гневом и первыми признаками отчаяния. Хотя они все так же на том же корабле, в той же воде и под тем же небом. Но заглохли двигатели. И теперь остро пульсировала мысль о том, как же они все еще зависят от чего-то неодушевленного. А ведь казалось, что те времена позади. Это раньше зависели люди от всего, что не имеет ни души, ни чувств. От бумажек с водяными знаками, от смартфонов с идиотскими приложениями и кучей ненужных номеров в памяти. От телевизоров, компьютеров с их Интернетом. От машин, нефти и бездушных властительных ублюдков, настолько заигравшихся судьбами мира и миллиардов людей, что начисто позабыли об отсутствии в этой игре кнопок «save» и «load». И вот теперь чертовы двигатели тральщика напомнили ему, что грош цена человеческой гордыне и его устремлениям, если какой-то механизм даст сбой. И вышло так, что он – Андрей Жаров – вдруг, сам того не ведая, поставил жизни двадцати человек на корабле на грань жизни и смерти.

Он вернулся к Никите.

– Халф, спускайте шлюпки на воду, забирай людей, и плывите к берегу, пока нас не унесло.

– Ты говоришь так, будто сам решил остаться, – нахмурился Вишневский.

– Я не могу бросить корабль. Мы слишком много лет и сил вложили в его ремонт. Я останусь с Палычем и группой дизелистов. Может, удастся запустить двигатели. В любом случае вы вернетесь на лодках с едой и водой. Бросим якорь и будем надеяться, что он достанет дна.

– Ты хоть представляешь, сколько отсюда на веслах до Приморска добираться?

– Никита, ты сам недавно про драккары и викингов вспоминал.

– По-твоему, это смешно?

– Я не шучу, Никита. В Приморском возьмете ялик с мотором. Обратно будет проще.

– Эй! – рявкнул вновь оказавшийся на палубе Самсонов. – Хорош тут лясы точить! Придется вам попачкаться, дорогие диктаторы. Айда в машинное. Нам помощь не помешает.

– Я Никиту и часть экипажа эвакуирую, Палыч.

– Черта с два. Или мы все вместе запустим моторы этой посудины, или все вместе тут издохнем. Отличная мотивация, я считаю.

Никто не стал спрашивать старика Сапрыкина, что значит произнесенная им вдруг фраза – «у всех своя Голгофа». Задавать дяде Жене вопросы вообще дело неблагодарное. Либо загрузит своим ответом мозг слушателя так, что у того извилины в панике зашевелятся, будто опарыши, приготовленные к нанизыванию на рыболовный крючок, либо просто посмотрит из-под седых бровей так многозначительно, что любой под этим взглядом почувствует себя редкостным кретином. Вот и не пристал никто к нему с вопросом, помня о его нелюдимости и каком-то эпически темном прошлом, связанным в том числе и с ликвидацией банд. Скорее всего, он имел в виду, что в мире много гор, которые так называются. Камчатская гора с названием Голгофа находилась к югу от Авачинской бухты. По сути, такая же сопка, как и всюду в этих краях, но несколько выше и с более крутыми склонами. Из Приморского ее было видно, и Голгофа представляла собой густо поросший лесом острый конус. Интересной особенностью ее было то, что листва на деревьях, растущих у вершины, начинала желтеть уже в августе. Осень начиналась здесь, на вершине, уже летом, и постепенно спускалась к подножию, окрашивая гору градиентом тонов каждого периода осенней поры. Последний снег, если не считать ледников на вершинах вулканов, покидал этот край тоже здесь. Ручьи талого снега стекают с Голгофы весь июнь.

Группа из десяти человек оказалась у южного подножия этой горы не случайно. Именно здесь было место гибели двух собирателей из Приморского, растерзанных предположительно гигантским медведем. Отсюда отряд и должен был начинать свои поиски и исследования. Ительмены внимательно осматривали следы на месте гибели людей. Пятеро вооруженных приморцев охраняли их работу, внимательно следя за склонами сопок и ближайшими зарослями. Женя Горин присоединился к братьям и сестре Ханам, постигая их умение читать следы. Сапрыкин уселся на основание кривой, почти стелящейся параллельно земле березы и вертел в руках кубик Рубика.