Сурен Цормудян - Край земли. Затерянный рай

Большой шлюп притащили на не менее большой тележке, которая когда-то использовалась рабочими завода для перемещения по территории таких вот предметов, а иногда и торпед. Вишневский отдал распоряжение людям, которые помогали ему тащить тележку к причалу, и вытер выступивший на лице пот. Затем извлек из корпуса шлюпа железную бочку и установил ее возле школьной доски.

– Сейчас сухих дров подвезут, и разожжем в ней костер, – сказал он, отдышавшись.

– Подальше от шлюпки. Там же топливо будет, – лениво кивнул Самсонов.

– Конечно. Но надо освещать доску, чтоб надписи видели с лодки. Темнеет совсем.

– Надо включить прожектор на тральщике и направить сюда. Мне и в работе это нужно, когда начну разбирать клапан на шноркеле.

– Я им уже сказал. Но если прожектор не включится, то придется использовать костер. Прожектор сильно залило, когда мы по волнам кувыркались. Сейчас им занимаются твои подмастерья.

– Ясно…

– Слушай, Палыч, я еще сказал, чтоб тебе еды и воды подвезли. Ты же с утра ничего не ел.

– Ага, – кивнул мичман. – Как и ты. Только никакой еды и питьевой воды здесь быть не должно.

– А это еще почему?

– Да потому что в лодке сидят ребята, которые не имеют ни того ни другого. Все, что у них сейчас есть, это глоток воздуха. Я не позволю никому сытно жрать солонину и лакать березовый сок перед перископом. Поесть-то, может, кто хочет. Но только не здесь. И я сам не буду ни есть, ни пить, пока мы ребят не достанем.

Никита сконфуженно почесал голову:

– Мда, что-то я как-то не подумал об этом.

– Ничего страшного…

– Слушай, Герман Павлович. Ты хороший мужик…

– Это же очевидно, – согласился с Никитой мичман.

Вишневский продолжал:

– Ты уж извини, что мы иной раз срываемся и орем на тебя.

Самсонов махнул рукой:

– В этом тоже ничего страшного. Я ведь тоже резок бываю. И с вами в том числе. Некоторые мои приятели даже на полном серьезе думают, что из-за моего дурного характера и несдержанного на крепкие слова языка приморский квартет однажды заявится ко мне ночью и придушит, положив на морду подушку.

– Ерунда какая, – засмеялся Вишневский. – Вот идиоты.

– Да нет, Халф, все правильно. Вас боятся. Оттого и порядок. Оттого мы и не сожрали друг друга за все эти годы.

Никита внимательно посмотрел на собеседника:

– Ну, а ты, Палыч? Ты тоже боишься?

Мичман вздохнул, дернув плечом:

– Извини, дружище, но нет. Это раньше я боялся. За жену, мир ее праху. За сына. Боялся, что действительно придет ко мне ночью кто-то… Кто-то из банд. А потом, когда вы перебили этих скотов, мне очень долго не давала покоя одна назойливая мысль.

– Какая же?

– Почему? Нас были тысячи. А этих бандюг-беспредельщиков? Один на полсотни или даже сотню таких как я. Трясущихся от страха перед теми, кто презрел любые нормы морали и права. Так почему мы ничего не сделали? Почему мы смирились со своим страхом и участью баранов? И почему вы смогли сделать то, о чем мы боялись даже помыслить?

– Потому что никто ничего не делал, – пожал плечами Никита. – Но кто-то ведь должен был.

– Вот именно. Никто ничего не делал. Потому я теперь ничего не боюсь. Потому что стыдно. Не представляешь насколько стыдно. Вот и усираюсь каждый день изо всех сил, чтобы доказать окружающим, вам, да и самому себе, что все-таки и я чего-то могу. Чего-то стою. Это же очевидно.

– Ну, разве кто-то в тебе сомневается? Да и вообще… Каждый из нас создает единое целое. То самое единое целое, что может преодолеть все что угодно. И тебе уж точно ничего не надо доказывать, особенно после того, как мы прошли через это цунами.

– Я знаю. Я доказал, что что-то могу. Но разве можно останавливаться на этом? Если я что-то могу, значит, я должен это делать и дальше. На совесть. Это же…

– Очевидно, – кивнул Вишневский. – И спасибо тебе за это.

– Прибереги спасибо до того момента, когда ребята выйдут из лодки живыми. – Самсонов задумчиво уставился на перископ. – Послушай, Никита, а все-таки, как вам удалось?

– Удалось что?

– Разные слухи ходят до сих пор о том, как именно вы расправлялись с беспредельщиками. И я уверен, что половина из этих баек – правда. И это жуткие вещи, а значит, вы шагнули во мрак. В такую бездну, что сегодняшнее это цунами просто тьфу… Но вы там не остались. Не вошли во вкус. Не стали новыми каннибалами, насильниками и угнетателями, покончившими со своими конкурентами и вскарабкавшимися по трупам на вершину пищевой пирамиды. Вы вышли из этого мрака и бездны. Как вам удалось?

– Один мудрый человек, без чьей помощи нам едва бы удалось довести свою борьбу до победного конца, сказал однажды, что не следует ни на кого полагаться в этом мире. Ибо когда мы спускаемся во мрак и нас начинает окружать тьма, то даже собственная тень покидает нас. Много позже мы поняли, что лукавил он. Это была хорошая мотивация, чтобы шагнуть во мрак, где сбежали даже наши собственные тени. Но там-то мы и познали, чего мы хотим. Ради чего мы затеяли эту беспощадную и непримиримую войну. Ради того, чтоб высвободить в людях те качества, которые были похоронены в них даже задолго до этих банд и задолго до самого апокалипсиса. Мы хотели создать общество, где люди смогут полагаться на других. Друг на друга. И каждый из них будет способен оправдать эти ожидания своих соплеменников. И если не сможет, то, по крайней мере, будет стараться изо всех сил. Будет бороться за ближнего в меру своих возможностей. И никто не пройдет мимо чужой беды, ведь в таком обществе беда чужой не может быть. Но для того чтобы построить такое общество, надо выйти из мрака, в котором от тебя сбежала даже собственная тень. И мы сделали свое дело и вышли к свету. В противном случае все было бы напрасно.

Самсонов уставился на Вишневского:

– Кто же был этот ваш мудрый наставник?

В ответ Никита лишь многозначительно улыбнулся и подумал о седом человеке, который сейчас далеко в походе.

Евгений Сапрыкин еще раз проверил свое причудливое оружие и пристегнул к рукоятке кобуру, превратившуюся теперь в приклад. С виду это было похоже на пистолет. Собственно, пистолетом и являлось. Но уж очень необычным. Длинное деревянное цевье, обжимающее один ствол калибра 5.45 и подпирающее еще два расположенных горизонтально ствола большего калибра, под охотничьи патроны. Примечательной была и кобура. Ее универсальность заключалось не только в том, что она превращалась в приклад, позволяя вести более прицельный огонь из трехствольного чудо-пистолета. В расчехленном состоянии кобура превращалась в короткое и острое мачете.

Положив оружие на колени, Сапрыкин вытянул из костра тлеющую ветку и прикурил от нее трубку. Пыхнув табачным дымом, он извлек из кармана кубик Рубика и принялся его крутить.