Ник Харкуэй - Мир, который сгинул

Я недоуменно смотрю на него. Джордж Копсен мутит воду. Чудище, несущее электрическую смерть, пустило слезу. Он хочет быть любимым. Он забыл прошлое, принял меня в семью полоумных изыскателей и женит на одной из своих дочерей (не на Лидии). Генерал Джордж Копсен строит из себя папочку.

– Скверное было дельце, – говорит он. – Нам дали план. Сказали: «Найдите как можно больше террористов, они точно есть!» Пришлось подыгрывать. Спасать лучших. Ты один из лучших, конечно. Один из моих мальчиков.

Я мимоходом спрашиваю себя, что произошло с остальными. Их судили? Держали в неведении? Освободили, но записали в вечные подозреваемые? Или они попросту исчезли? Я взбешен: генерал вынудил меня радоваться тому, что я теперь один из «его мальчиков».

Он обнимает меня за плечо – как ни в чем не бывало, будто по моей коже не бегут мурашки и меня не тошнит всякий раз, когда он подмигивает. Мы идем по очередному фантастическому коридору к самому сердцу жуткой муравьиной фермы. Коридор залит светом, не поддающимся мгновенному анализу, и потому я не могу гадать, какое действие он оказал бы на землероек и землеройкоподобных – разве рискну предположить, что они бы безмятежно, широко распахнув глаза, любовались мягким обнадеживающим свечением. Здесь нет прямых углов, и из самых неожиданных мест торчат пенистые шипы, приглушающие звуки и исключающие определенные виды шпионажа, с теоретическими основами которых я не знаком, но для осуществления которых требуются ровные поверхности и симметрия. Спешно пресекаю этот ход мыслей – еще додумаюсь до чего-нибудь опасного, за что меня потом убьют.

Наконец мы поворачиваем за угол, и вместо очередной асимметричной двери или замысловатой лестницы я вижу перед собой кривую комнату, полную людей. Все они заняты чем-то, что вынуждает их мрачнеть и задумчиво жевать нижнюю губу. Вопреки мудрым советам стоматологов многие грызут ручки и карандаши, а у одного на губе большое синее пятно, и Джордж Копсен ведет меня к нему.

– Он тут самый главный, – благоговейно и с любовью произносит генерал. – Умен, как я, ты и все здесь вместе взятые. Именно он создал «Альбумин». Ты будешь с ним работать! – Он словно говорит о «Роллинг Стоунз» или Одри Хепберн. Я торчу под землей, в безумном футуристическом муравейнике, а на нашей предыдущей встрече босс играл со мной в запрещенные пытки, зато я буду работать с создателем архитектурного стиля, предназначенного для убийства людей. О да, сэр, это все меняет. Несмотря на спешку, я замираю и озираюсь по сторонам, переваривая, куда катится моя жизнь. Должно быть, Копсен принимает это за восхищение.

Стены выкрашены серыми красками разных оттенков, а из потолка торчат такие же шипы, как в коридоре. Столы и прочие предметы не имеют острых углов – увы, по этой причине все бумаги медленно сползают на пол, и примерно каждые две минуты ученые вынуждены за ними нагибаться. Точное время зависит, по-видимому, от высоты стопок, трения между отдельными листками и даже от количества графита или чернил на каждом документе. Иными словами, чем плодовитее ученый, тем выше вероятность, что его лучшая идея окажется под ножкой стула. Одна гениальная дама (я нимало не сомневаюсь, что все они – так или иначе гении) повесила свои заметки на бельевую веревку, протянутую над столом. Это решает проблему хранения, но дама, увы, близорука и не видит надписей на крайних листках, поэтому ее рабочий день похож на занятие по аэробике для гиков: сесть, работать, сверить цифры, встать, добежать до конца веревки, прибежать обратно, сесть. Все заново. («Армагеддонетика! Изобретай супероружие и худей!»)

В приблизительном центре комнаты (хотя как знать, может, он математически выверен) стоит емкость с прозрачной жидкостью, на дне которой расположился макет поля боя с игрушечными солдатиками, искусственной травой и парой несоразмерных военных машин вроде тех, какие были у нас с Гонзо, когда мы еще играли в войнушку и гоняли гусей петардами).

Человека с чернильными губами – он единственный, у кого больше бумаг и рабочего пространства, чем у любительницы аэробики – зовут Дерек. Или так надо его называть, ибо надпись на продолговатой металлической пластинке, расположенной в верхнем левом секторе его белого пиджака, гласит: «Профессор Дерек». Если подобное название должности показалось вам несколько усеченным, то вы не ошиблись. Нижнюю часть бейджика закрывает белый матерчатый скотч или пластырь, наклеенный вполне точно, но без внимания к эстетической стороне дела. Я мрачно восхищаюсь организацией, сотрудники которой обязаны носить бирки и в то же время скрывать друг от друга указанные на них сведения. Профессор Дерек поднимает глаза на генерала Копсена и получает приветливый кивок.

– Ну, дамы и господа, по местам.

Словно повторяя строчку довольно неуклюжего припева, люди с мозгами, вдребезги разбивающими закон нормального распределения, прячутся за ширмы и убирают бумаги в «безопасные» места: на стулья и в папки. Профессор Дерек сердито поглядывает на всех, пока они устраиваются.

– Итак… приступим… Протокол испытаний: поле боя. Местность затоплена для точного замера вытесняемого объема… Заряжаем… Огонь.

Он склоняется над маленьким пультом и щелкает один переключатель, второй и наконец – под вой клаксонов и вертящиеся красные огоньки – третий. Тишина. Ожидание. Влажный всплеск.

В стенке емкости появляется идеально круглое отверстие. Вместе со стеклом исчезает кусок макета и все солдатики. Вода – или чем там заполнили емкость – мгновенно поступает согласно законам динамики жидкостей и поверхностного натяжения. У меня полные туфли воды, а Джордж Копсен, теперь самый мокрый генерал в силах, говорит: «Фу ты черт!» и добавляет еще несколько слов, которых Лидия якобы не знает, хотя в действительности, судя по продолжительным и глубочайшим извинениям Гонзо, они прекрасно ей известны – более того, она могла бы вести курсы повышенной сложности для студентов, желающих обучиться некоторым вспомогательным действиям, могущим в умелых руках послужить отменным сопровождением для вышеупомянутых непечатных глаголов. Мысли эти несколько отвлекают меня от понимания того, что я сейчас увидел, а именно: есть волшебная кнопочка, с помощью которой можно уничтожать вещество особым, поразительно личным образом. Тут Джордж Копсен объявляет, что отныне я занимаюсь разработкой особых видов вооружения. Этот сектор военной промышленности вскоре получит заметное развитие, а я стою у истоков и, стало быть, нахожусь в крайне выгодном положении. Учитывая мою молодость и стойкость духа (шутка ли, мне на голову натянули мешок и сказали, что в любую секунду я могу стать нитью накала в живой лампочке), я годен для военной подготовки.