Ник Харкуэй - Мир, который сгинул

Ронни начинает сложную аритмичную комбинацию ударов, легко переступая с ноги на ногу, меняя таким образом угол и убирая центральную линию своего тела из зоны поражения. Самые легкие его удары свалили бы меня с ног, сильные почти наверняка положили бы конец бою. Но этот здоровяк без труда их отражает, встречает с равной силой и пару раз даже ощутимо задевает Ронни Чжана. Наконец тренер делает захват, осыпает врага пинками и наносит мощный удар обеими руками в грудь – словно в железную стену врезался вилочный погрузчик. Здоровяк отлетает и падает на спину, взметая удушливое облако пыли. Ронни ковыляет к нему.

Незнакомец снимает черную маску.

– Гонзо, – говорит Ронни Чжан, – это дерьмо, а не драка. Ты пентюх!

Он ужасно доволен, потому что губы у него распухли, а под глазом – невероятно! – фингал. Гонзо расплывается в улыбке и кашляет. Ронни помогает ему встать.

– Я же мог тебя убить, дурень, – говорит Ронни, а Гонзо отвечает, нет, мол, не мог, и тренер опять смеется. Тут Гонзо замечает меня, и его помятое лицо преображается.

– Здорово! – Он подскакивает ко мне, порывисто обнимает, и я чувствую, как перекатываются мускулы на его плечах и груди. Год назад Гонзо был крупным парнем, теперь он титан. – Вот черт, а?! – восклицает он и добавляет, обращаясь к тренеру: – Видал этого малого? Безгласный Дракон. Бесшумный и смертельный! – Здоровый глаз Ронни Чжана смотрит на меня с неприкрытым презрением.

– Помалкивай об этом, – говорит тренер. – Я думал, их больше нет. Исчезли. – На последнем слове он перебирает пальцами в воздухе, подразумевая, что все загадочно и туманно. В то же время он окидывает меня взглядом, который можно принять за оценивающий . Спасение от дальнейших расспросов (а Ронни так любит сплетничать, что вогнал бы в краску и вдовствующую королеву) приходит в лице Райли Тенча: восхищенно посмотрев на Гонзо, он пытается наладить с ним мужскую дружбу.

– Брат, да ты хренов ниндзя! – восклицает он, хлопая Гонзо по спине, и улыбается.

Тут же наступает тишина из разряда «вот дерьмо», когда все хотят оказаться в другом месте. Гонзо мрачнеет, а Ронни Чжан замолкает. Он не напряжен. В нем нет звериной агрессии. Он спокоен и бесстрастен, идеальное самообладание берет верх над петушиным гонором. Это плохо. Это значит, что он готов убивать. Когда Ронни произносит: «Я не тренирую…» – их с Райли Тенчем разделяют пять метров, но когда он заканчивает: «…ниндзя», – то стоит уже вплотную к нему, незаметно миновав промежуточные стадии. Он говорит тихо и размеренно, с расстояния примерно в пятнадцать сантиметров. Становится ясно, что даже в схватке с Гонзо он не выкладывался на полную. Ронни Чжан куда быстрее и опаснее, чем можно вообразить. Он повторяет свои слова, Райли Тенч затаивает дыхание и пялится на него. Ронни опять заговаривает, медленно поворачивая голову, и на точке, которую он умудряется озвучить, его взгляд падает на меня.

– Я не тренирую ниндзя.

Он едва заметно кивает, и я понимаю, что так он извиняется за Райли Тенча. Киваю в ответ.

– Ну ладно. Ты, – Ронни Чжан указывает на меня, – и Кончина, – указывает на Райли Тенча. Малый только-только сообразил, что сегодня его не убьют, зато отныне и навсегда прозовут Кончиной, и теперь он размышляет, что лучше. – Будете драться. Покажешь ему, что мягкий стиль охеренно крут и опасен, а жестким можно только корову с недержанием подмыть. Двигайтесь, мальчики и девочки, сейчас сила и легкость встанут перед вами во всей красе, как мой хрен перед дорогой шлюхой. Приготовились… Начали!

Вот засада.

Итак, теперь дерусь я, не по-настоящему, но куда реальней, чем двадцать минут назад. Ронни Чжан следит, чтобы я не сачковал и не сдерживался, а моему противнику велит бить со всей силы. Райли Тенч мечтает вернуть себе хоть часть уважения и расходится не на шутку. Он делает высокий сильный удар, открывается, а я, увернувшись, шагаю вперед, ловлю его руку, выкручиваю – захват готов. Райли дергается в одну сторону, в другую и падает на пол. Вскакивает. Ронни кидает ему тренировочный нож. Райли замахивается сплеча, метя мне в живот, но я успеваю подскочить и толкнуть его бедром. Он охает, а я обертываю руку с ножом вокруг себя (очень кстати упираясь плечом в грудь Райли, так что он вынужден двигаться со мной), потом разворачиваюсь и зажимаю его скрученную руку возле своей груди. Когда он пробует освободиться, я подхватываю его движение, выкручиваю руку в обратную сторону, и резиновый клинок прижимается к шее Райли Тенча.

Наступает неприятно личный момент: на лицо моего противника вдруг накладывается собачья морда, кашляющая кровью в хибарке неподалеку от Криклвудской Лощины. Я отгоняю воспоминание и кладу Райли на лопатки, крепко его держа, чтобы нож не дрогнул. Он грузно падает на землю (как и было задумано), и я легко придавливаю клинок, показывая: Райли Тенч пополнил славные ряды обескровленных мертвых. Ронни Чжан останавливает поединок и смотрит на меня со сдержанным любопытством, будто на козявку, которую он только что обнаружил на рукаве.

– Добровольцы есть? – спрашивает он, показывая на меня.

Ричард П. Первис выходит вперед, и его я тоже разделываю, хотя довольно неумело – Элизабет бы только фыркнула. Гонзо отказывается. Ронни Чжан пожимает плечами, встает в боевую стойку, быстро ломает мою оборону и уже через секунду сбивает меня с ног – признаться, с большим трудом, и на сей раз слово «пентюх» он произносит задумчиво. Что-то пробубнив, он кивает сам себе, и день заканчивается для нас в баре. Ронни Чжан забывается настолько, что поначалу даже угощает всех выпивкой.

Как же сюда попал Гонзо? Последний раз, когда я видел Г. В. Любича, он направлялся в коммерческий банк с грозной аббревиатурой в названии, где его жалованье измерялось бы цифрой с телефонный номер (через пять лет – включая код города). И тут Гонзо Вильям Любич выскакивает из-за ящика, как черт из табакерки! Откуда он знает Ронни Чжана? Ответы я получаю за кружкой свежего пива и тарелкой соленых наггетсов, обжаренных в насыщенном жире. У Гонзо есть форма, но точное название его подразделения засекречено. Гонзо тоже проходит подготовку, хотя готовят его к выполнению более прямых и военных задач, нежели те, что генерал Копсен припас для меня. Гонзо рассказывает, как, проведя три недели на новой работе, он подумал: «Если так пойдет и дальше, в пятьдесят пять меня найдут голым под двумя секретаршами, с лимоном во рту и ногами, привязанными к столбикам кровати, а сам я буду мертвый и толстый, и никто не станет по мне горевать, кроме робкой соседки, которая всегда меня любила, но боялась признаться и которая могла бы спасти меня от самого себя, но не спасла».