Мари Лу - Гений

Она останавливается и показывает на свой правый глаз:

— Повреждение оказалось серьезным. Я стала бракованным товаром. Моя стоимость резко упала. Как бы то ни было, после того как от меня отказался спонсор, из Академии меня исключили. Откровенно говоря, обидно. Из-за того негодяя отчислили с последнего курса.

Мне не совсем понятны некоторые слова Каэдэ — корпорация, наемник, — но я решаю спросить о них попозже. Я наверняка буду все больше и больше узнавать о Колониях. А пока я хочу узнать побольше о людях, на которых работаю.

— И тогда ты примкнула к Патриотам?

Каэдэ беспечно отмахивается от меня и вытягивает вперед руки. Тут я вспоминаю, какая она высокая, какие широкие у нее плечи — не у́же моих.

— Откровенно говоря, Рейзор мне платит. Иногда даже удается полетать. Я здесь, приятель, ради денег, и пока мне платят, я буду из кожи вон лезть, чтобы возродить Соединенные Штаты. Если из-за этого рухнет Республика — отлично. Если в результате победят Колонии, черт их забери, — тоже неплохо. Пусть уже закончится война и начнутся Соединенные Штаты. Пусть люди заживут нормальной жизнью. Вот что меня волнует.

Ничего не могу с собой поделать, но все это кажется мне забавным. Каэдэ пытается выглядеть неангажированной, но, очевидно, она гордится Патриотами.

— Знаешь, ты, похоже, нравишься Тесс, — говорю я. — А значит, ты хорошая девчонка.

Каэдэ разражается непритворным смехом:

— Должна признать, она такая лапочка. Я рада, что не убила ее в том уличном бою. Еще увидишь — нет ни одного повстанца, кому она бы не понравилась. Ты сам не забывай время от времени проявлять немного любви к своей маленькой подружке. Я знаю, ты втрескался в Джун, но Тесс влюблена в тебя без памяти. Если ты сам еще не допер.

Улыбка сходит с моего лица.

— Пожалуй, я никогда не думал о ней в таком ключе, — бормочу я.

— По-моему, с ее-то прошлым она заслуживает хоть чуточку любви.

Я протягиваю руку и останавливаю Каэдэ:

— Она рассказывала тебе о своем прошлом?

— А тебе никогда не рассказывала? — недоуменно смотрит на меня Каэдэ.

— Мне ничего не удалось из нее вытянуть. Она всегда уходила от разговора, и я в конечном счете отступал.

Веселость мигом слетает с ее лица.

— Вероятно, она не хочет, чтобы ты ее жалел, — говорит Каэдэ. — Она была самой младшей из пятерых. Кажется, ей тогда только исполнилось девять. Родители не могли прокормить их всех, а потому как-то вечером выставили ее из дома и больше не впустили. Она еще много дней приходила и стучалась в дверь.

Не могу сказать, что я слишком уж удивлен. Республика так ленива, когда речь заходит о детях-бродягах, что редко кто из нас удостаивается ее второго взгляда. Кроме любви моей семьи, никакой иной опоры у меня не было в первые годы уличной жизни. Тесс явно лишили и этого. Неудивительно, что она так вцепилась в меня, когда я ее впервые встретил. Вероятно, я один во всем мире пекся о ней.

— Я не знал, — шепчу я.

— Ну, теперь знаешь. Держись за нее, вы хорошая пара. — Каэдэ ухмыляется. — Чертовы оптимисты. Ни разу еще не встречала такой жизнерадостной команды среди отребья трущобных секторов.

Я не отвечаю. Она, конечно, права: я никогда не задумывался, но мы с Тесс хорошая пара. Она всей душой понимает, откуда я вышел. Умеет поднять мне настроение в тяжелые дни. Ощущение такое, что она родилась в абсолютно счастливой семье, а не в такой, о которой только что рассказала Каэдэ. На сердце теплеет при мысли о том, с каким нетерпением я жду встречи с Тесс. Я иду туда, куда она. И наоборот. Мы одного поля ягоды.

А еще есть Джун.

Стоит подумать о ней, как у меня перехватывает дыхание. Собственная реакция чуть ли не смущает меня. Хорошая ли пара мы с Джун? Нет — именно это слово первым приходит в голову.

И все же.

Наш разговор выдыхается. Иногда я оглядываюсь через плечо, отчасти надеясь, что увижу свет, отчасти — нет. Темнота означает, что туннель не проходит под сливными тротуарными решетками на виду у прохожих. К тому же туннель, кажется, уводит нас все ниже и ниже. Стены сужаются, смыкаются вокруг, и я заставляю себя дышать ровно. Черт его побери, этот туннель. Чего бы я только ни отдал, чтобы снова оказаться под открытым небом.

Мы идем целую вечность, но наконец я чувствую: Каэдэ резко останавливается. Отзвук наших шагов по воде меняется, — кажется, теперь впереди твердая поверхность. Может быть, стена.

— Раньше здесь размещался бункер для отдыха беглецов, — поясняет Каэдэ. — От задней стены бункера туннель тянется до самых Колоний.

Она пытается открыть дверь маленьким рычагом, а когда ничего не получается, тихонько стучит по двери костяшками пальцев — сложный ритм десяти или одиннадцати ударов.

— Ракета! — выкрикивает она.

Мы ждем, дрожа от холода. Никакого ответа. Потом в стене появляется небольшой тусклый прямоугольник, и на нас, моргая, смотрят желто-карие глаза.

— Привет, Каэдэ. Воздухолет прибыл вовремя? — спрашивает девушка за дверью, потом замечает меня, прищуривается. — Кто твой друг?

— Дэй, — отвечает Каэдэ. — А теперь закрой рот и открой дверь. А не то я сейчас в ледышку превращусь.

— Проверить-то я должна.

Ее глаза осматривают меня с головы до ног. Удивительно, что она вообще что-то видит в такой темноте. Наконец прямоугольник света исчезает. Я слышу несколько бипов и второй голос. Стена отъезжает в сторону, и я вижу за ней узкий коридор с дверью в другом его конце. Прежде чем мы успеваем сделать хоть шаг, из-за стены появляются три человека и направляют пистолеты прямо в наши головы.

— Входите, — гавкает один из них — та самая девица, которая открывала окошко в стене.

Мы подчиняемся. Стена за нами закрывается.

— Пароль на эту неделю? — спрашивает она, громко щелкая жевательной резинкой.

— Александр Гамильтон, — нетерпеливо отвечает Каэдэ.

Теперь все три пистолета нацелены только в мою голову.

— Значит, Дэй? — Девица раздувает пузырь из резинки. — Точно?

Я не сразу понимаю, что второй вопрос адресован не мне, а Каэдэ. Та раздраженно вздыхает и ударяет девицу по руке:

— Да Дэй он, Дэй. Кончай уже.

Пистолеты опускаются. Я снова дышу, хотя и не заметил, как задержал дыхание. Впустившая нас девица показывает нам на вторую дверь, а когда мы доходим до нее, проводит маленьким прибором (вроде того, что есть у Каэдэ) по левой стороне двери. Раздается еще несколько бипов.

— Входите, — говорит она, потом, выставив подбородок, обращается ко мне: — Одно резкое движение — и я тебя пристрелю. И глазом моргнуть не успеешь.

Дверь отползает в сторону. Мы входим в большую комнату навстречу струе теплого воздуха. Помещение заполнено людьми, они оживленно переговариваются за столами и у мониторов, висящих на стенах. С потолка светят электрические лампочки, в воздухе висит слабый, но ощутимый запах плесени и ржавчины. Здесь человек тридцать-сорок, но комната кажется просторной.