Михаил Нестеров - Посланники Великого Альмы

— Конечно, помню. — На самом деле Кортес этого не помнил.

— Разыщите-ка их, если они ещё живы. Они нам могут понадобиться.

Большой отряд барикутов встретил испанцев у вонючего болота, над которым висели темно-серые облака комаров. Громкое угрожающее улюлюканье людоедов и давящее на уши противное гудение кровососов не располагали к гостеприимству и тех и других.

Пешие солдаты вытолкали вперед двух перепуганных переводчиков, заранее получивших определенные инструкции: что и как говорить.

Они напрасно пытались перекрыть ужасающий гвалт, поднося сложенные рупором ладони ко рту.

Дон Иларио кивнул солдатам с аркебузами, и те отсалютовали барикутам ружейным залпом…

Комары затихли. И переводчики. Но несколько испанцев быстро подняли их на ноги. Вслед за этим последовала небывалая тарабарщина, длившаяся довольно долго. Похоже, барикуты отлично понимали этих индейцев — дон Иларио, как всегда, попал в точку.

Вскоре из толпы людоедов, раскрашенных черной краской, вышли два кряжистых туземца с копьями на изготовку и стали что-то кричать в сторону испанцев.

— Что они говорят? — командор сморщился от пронзительных визгов барикутов.

— Приглашают в деревню, — прозвучал ответ переводчика.

— У них что — деревня находится в аду? — сказал дон Иларио. Но все же тронул коня и двинулся навстречу дикой толпе.

Барикуты начали расступаться, нелепо подпрыгивая на кривых ногах. Солдаты с обнаженными мечами, окружившие командора кольцом, слегка расширили живой коридор.

Поселок, до которого пришлось идти 40 минут, своими строениями почти не отличался от деревни иругенов: те же хижины на длинных сваях, крыши из банановых листьев и, конечно, обязательные три стены вместо четырех. На этом сходство кончалось.

И начиналась помойка.

Весь поселок гудел от сотен тысяч мух, лениво взлетавших с кусков недовяленного мяса, валявшегося рядом с хижинами; там же стояли особые рогатины для охоты на крокодилов, а над входом в каждый дом — полусгнившие головы индейцев на длинных шестах.

Женщин не было видно, наверное, решили от греха подальше спрятаться. Зато мужское население оказалось в полном сборе. Одеждой барикутам служила черная краска, нанесенная на плечи и грудь. Некоторые накрасили и губы.

И над всей этой картиной, представшей перед обалдевшими испанцами, стоял такой ужасающий смрад, что кое-кого уже вывернуло.

— Крестная мама!.. — только и смог сказать командор в батистовый платок. У него кружилась голова, и он не сразу приметил двух подошедших к нему барикутов.

«Что там переводит этот болван? Вождь? Какой вождь?.. Каких барикутов?.. Ах, этих… И ещё колдун?.. Вот этот, который что-то жует?.. Приглашают в хижину?.».

Дон Иларио наконец очухался.

— Надеюсь, нас не будут угощать. Господи, какой же я был дурак, когда затеял эту авантюру!

В хижине вождя было не лучше, чем на улице. Да ещё этот придурочный колдун, который катался по полу. Он живо напомнил дону Иларио шута королевы Изабеллы.

— Что он делает? — спросил командор, глядя на беснующегося волшебника.

Тот что-то орал, целовал свои руки и непрестанно чавкал.

— Он призывает проклятия на головы своих врагов, — сказал переводчик, выслушав ответ вождя.

— Наверное, врагов у него немало, — заметил дон Иларио, и ядовитая мысль пронеслась у него в голове: «Вот бы королеве такого шута!»

Он не стал долго мешкать и приступил к делу.

— У меня есть чудное место для твоего племени, вождь. Далековато, правда, и его ещё нужно отвоевать. Противника я беру на себя, а тебе достанутся женщины, старики и дети. Пять тысяч душ. Кстати, а сколько у тебя воинов? Полторы? Очень хорошо! Ты, вождь, извини, но мне некогда дела. А вот ты приходи. Завтра. Знаешь, небось, где мы обитаем. Ну, все, жду. Только колдуна не надо, ни к чему он нам.

Дон Иларио, пришпорив коня, вылетел из поселка людоедов на вонючую болотистую местность, как в райскую долину.

«Завтра, если этот людоед придет, — думал командор, — а он придет обязательно — я видел, как зажглись его глаза при упоминании о женщинах и детях, — мы обговорим все детали нашего похода. Я, пожалуй, дам союзнику неделю на сборы. Им собраться — только покраситься».

Атуак стоял во главе большого отряда численностью более тысячи человек. Это были лучшие воины. Им предстояла самая трудная задача: принять на себя первый удар.

Они расположились вдоль западной стены города ровной шеренгой в четыре ряда. От стен их отделяли два десятка метров. Позади, за главными воротами, уже на территории самого города, вплотную к арке расположился ещё один отряд, готовый отразить нападение неприятеля, если тот пробьет брешь в основном отряде. И та же цель — не пустить противника в город.

Все были вооружены только короткими копьями и топорами. Лучники же разместились на возведенных лесах по периметру внутренней стороны стен. Сейчас все они сгрудились в той же западной части, образовав широкое полукольцо, выпуклой стороной упиравшееся в арку.

Вдоль центральной улицы города, слева и справа от нее, были поставлены ещё несколько отрядов меньшей численности. В основном это были рабочие и ремесленники.

Атуак не снял с головы высокую диадему, которая издали бросалась в глаза, выдавая в нем высокое происхождение. Напрасно Литуан просил вождя сделать это — Атуак лишь улыбался в ответ.

Из одежды на нем были только шаровары и тапочки на ногах; за широкий пояс заткнуты два топора, в руках — копье. Он был спокоен, чувствуя за спиной тысячи собратьев, которые представлялись ему одним целым — единым и организованным. В этом огромном живом существе не было места страху: пусть боится тот, кто хочет разрушить его порядок, кто надеется забрать его жизнь!

Литуан и три священника стояли поодаль, бросая тревожные взгляды в сторону леса. Там находились посты дозорных, наблюдавших за лагерем испанцев и готовы, при их первых признаках к выступлению, немедленно доложить вождю.

Сам Литуан был полон решимости пойти навстречу испанцам и, во имя Бога и милосердия, просить их отказаться от кровопролития.

Ряды воинов слегка покачивались, подобно водорослям в неспокойном море. Разносчики воды быстро сновали меж ними; солнце палило до одури, и водоносы едва справлялись со своей работой.

Близился полдень, а противник все ещё мешкал.

Ожидание стало переходить в новое качество, и эта метаморфоза вскоре завершилась нетерпением. Скорее бы уже! Ринуться с головой в бездну боя и потерять в нем рассудок; стать неудержимым и бесноватым, сжечь оголенные нервы, чтобы не чувствовать боли; стать неуязвимым или, наоборот, получить страшную рану, но все равно драться, повергая противника в изумление и шок.