Алекс Кейн - Хроники вечной жизни. Проклятый дар

Вечером следующего дня Франсуа прогуливался в саду Тюильри, рядом с которым достраивался новый дворец Екатерины. Накануне, на приеме в Ратуше, было подано необычное блюдо – тертые замороженные фрукты с молоком, так понравившиеся гостям, что многие из них съели по несколько порций. Среди них был и Франсуа, но эти излишества сыграли с ним злую шутку: он застудил горло, потерял голос и теперь не мог говорить даже шепотом.

В этот день никаких празднеств не было, и Франсуа воспользовался случаем, чтобы пройтись по саду в одиночестве.

С улиц доносились крики гугенотов и призывы к мести за покушение на Колиньи. Барон медленно шел по аллее, пытаясь успокоить внутреннее волнение, вызванное дурными предчувствиями и тем, что происходило в городе. Еще более, чем раньше, его терзала мысль, что гугеноты попытаются захватить короля или королеву-мать, чтобы диктовать условия с позиции силы.

В юго-западном углу сада, где растительность была гуще всего, находилась беседка, где любили бывать и Франсуа, и королева. Туда он и направился, чтобы в тишине разобраться со своими мыслями. Но, подойдя ближе, он услышал голоса и понял, что в беседке находятся несколько человек. Журчащий неподалеку фонтан приглушал звуки разговора. Не отдавая себе отчета, зачем он это делает, Франсуа осторожно подошел ближе и притаился в тени раскидистого вяза.

– Медлить никак нельзя, – Романьяк узнал голос Генриха де Гиза, – неудачное покушение на Колиньи стало предупреждением для всех еретиков, еще день-два, и они нападут на нас первыми. Как только вы дадите приказ, я тут же извещу своих людей…

– Согласен, – перебил его Гаспар де Таванн, тот самый, который командовал войсками католиков в третьей религиозной войне, – мы должны действовать прямо сегодня. Гугеноты ожесточены покушением на Колиньи, до меня доходят слухи, что у них уже образовался заговор.

– Решайтесь же, матушка, – это был голос герцога Анжуйского, – протестанты вооружаются, и позже их будет уже не сломить.

– Вы еще молоды, сын мой, – возразила Екатерина, – и не понимаете, как непросто пойти на такой шаг. Перерезать всех гугенотов, начиная с короля Наваррского и кончая капитанами, – дело очень серьезное. К тому же наваррец – муж Маргариты, не забывайте об этом.

– Тем лучше, – сквозь зубы процедил принц.

Франсуа почувствовал, как шевелятся волосы на голове. Они хотят перебить весь цвет протестантского дворянства, начиная с Генриха Наваррского?! Господи, да это немыслимо! Он с детства воспитывался при дворе французского короля, Карл называл его братом! К тому же он и в самом деле муж Маргариты. А вот слова герцога Анжуйского Франсуа не удивили: придворные давно шептались, что он влюблен в собственную сестру и, видимо, просто ревнует ее к мужу.

Королева, женщина необычайно решительная, пребывала в жестоких сомнениях, и это ясно показывало, насколько не хочется ей прибегать к столь страшному средству.

– В самом деле, сеньора, – произнес чей-то голос с едва уловимым итальянским акцентом, – ведь недаром же мы все это затеяли. Эта свадьба, такое количество гостей-гугенотов… Сейчас уже поздно отступать.

То был любимец Карла – Альбер, сын покойного Антонио де Гонди, доверенного лица королевы. «И этот здесь… Выходит, ему королева доверяет больше, чем мне». Впрочем, барон не удивился: с тех пор как он когда-то отказался участвовать в составлении декларации о запрете протестантских богослужений, между ним и королевой пробежала черная кошка. И тот факт, что она не посвятила его в такой масштабный замысел, красноречиво говорил о ее недоверии к «кузену».

– Умом я понимаю, что вы правы, господа, – ответила королева, – но все мое естество протестует против этого. Два года мы ждали этого дня, готовились, изображали терпимость и даже приязнь к гугенотам, пригрели Колиньи… И вот теперь, когда этот день настал, я не могу решиться. Да, господа, я колеблюсь и не боюсь признаться в этом, потому что нам предстоит не просто лишить жизни многих дворян, но и совершить куда более страшное преступление – убить короля. Пускай Наварра совсем невелика, но Генрих все-таки король, и покушаться на него – страшный грех, за который Господь нас неминуемо покарает.

– Убийство еретика не грех, а богоугодное дело, – отрезал де Гиз.

– Сударыня, – вкрадчиво начал де Таванн, – ведь Генрих Наваррский участвовал во многих сражениях, и там его могли убить, как любого другого. И религиозная война продолжается. Так что это не убийство, король Наваррский просто погибнет на этой войне.

«Хитрый лис!» – подумал Франсуа. А тот между тем продолжал:

– Кроме того, сударыня, если Колиньи и его сторонников не убить, они и в самом деле могут уговорить короля напасть на Испанию. А для Франции сейчас хуже ничего быть не может.

Доводы де Таванна окончательно сломили сопротивление Екатерины.

– Хорошо, – сдавленно произнесла она, – чтобы спасти наше королевство, я согласна взять грех на душу. Давайте же быстрее покончим с этим.

– Благодарю вас от имени всех католиков, – торжественно сказал де Гиз. – Завтра День святого Варфоломея, вот мы и устроим еретикам праздник. Я немедленно отправляюсь дать поручения своим людям.

Лишь только королева приняла решение, она вновь стала той волевой дамой, какой ее привыкли видеть окружающие. Ее обычная энергичность вернулась, и Екатерина твердым голосом сказала:

– Подождите, де Гиз, давайте повторим еще раз наш план. Вы, сеньор де Гонди, сейчас идете к Карлу и заручаетесь его согласием. Вы, де Гиз, берете сторонников и идете в город. Начните с Колиньи. Сын мой, вам, как мы и договаривались, необходимо вызвать представителей магистрата и городских старшин, вы сообщите им, что раскрыт заговор гугенотов. Скажете, что мы готовимся к упреждающему удару, пусть закроют все городские ворота, перегородят лодками Сену, вооружат ополченцев и расставят их по мостам и улицам. Не забудьте, что у всех должна быть белая повязка на руке как отличительный знак. А вы, Таванн, связываетесь с капитаном королевской гвардии и велите ему именем короля выполнять ваши распоряжения. Вы ответственны за гугенотов, живущих в Лувре, а де Гиз – за тех, кто остановился в городе.

Зашуршали одежды, задвигались расставленные в беседке кресла: совещание было окончено. Франсуа опрометью бросился во дворец, на ходу пытаясь решить, что следует предпринять, дабы помешать кровавой резне. На колокольне церкви Святого Тома пробило десять. Расправа с гугенотами произойдет ночью. «Сколько у меня времени? Час? Два?»

Едва достигнув Лувра, Франсуа кинулся в покои Маргариты. Однако ее там не оказалось. «Что же делать?» Он заметался в коридоре, а затем, взяв себя в руки, бросился к Генриху Наваррскому. Но и его Романьяк не застал. Господи боже, да что ж происходит-то?