Алекс Кейн - Хроники вечной жизни. Проклятый дар

– Так изучите его, сир.

– Еще не хватало! И довольно об этом, дядя. Займитесь лучше своими делами.

Пани Эльжбета понимала, что Франсуа потерял близкого друга, и как могла поддерживала его. Они еще более сблизились, барон этому радовался, но не мог не видеть, что в ее отношении не было ничего, кроме дружеского участия. Сам же он испытывал к княгине куда более нежные чувства и однажды решился на объяснение. Пригласив ее прогуляться после ужина, он неожиданно для самого себя признался ей в любви. Пани Острожская посмотрела на него долгим, внимательным взглядом и, помолчав, спросила:

– Что вы знаете обо мне, пан Францишек?

Тот развел руками и простодушно ответил:

– Боюсь, что ничего, сударыня. Я расспрашивал о вас пана Анджея, он обещал мне что-то рассказать, но, увы, не успел.

– Что ж, тогда я сама поведаю свою историю. И она будет вам ответом.

Пани Эльжбета помолчала, собираясь с духом, и не спеша начала:

– Моя мать – незаконная дочь короля Сигизмунда. Отец, один из богатейших людей Великого княжества Литовского, умер незадолго до моего рождения. Едва появившись на свет, я уже была завидной невестой. Я жила с матерью в родовом замке и воспитывалась в строгости и послушании. Из-за огромного богатства, оставленного отцом, литовский сейм принял указ, лишив мою мать права выдать меня замуж без согласия короля и опекунов.

Франсуа удивленно вскинул брови: каково ж должно быть состояние, чтобы сейм вмешался?!

– Когда мне минуло четырнадцать, – продолжала Эльжбета, – Константин Острожский, мой дядя и опекун, вознамерился выдать меня замуж за князя Димитрия Сангушко, знатного литовского вельможу. Мать дала было согласие на этот брак, но король его не одобрил, она подчинилась и отказала жениху. Однако молодой князь Димитрий был влюблен и не желал от меня отступаться. Со своей дружиной он прибыл в Острог и взял наш замок приступом. С согласия моего дяди нас обвенчали. Я сопротивлялась как могла, и даже в церкви вместо меня на вопросы священника отвечал опекун. Но делать было нечего, я стала женой князя и постепенно привязалась к нему. Однако моя мать не сдалась, она подала жалобу королю, и тот приказал Димитрию немедленно явиться ко двору для аннулирования нашего брака. Мой муж отказался, и Сигизмунд Август лишил его должностей, чести и имущества. Нам ничего не оставалось, как бежать. Переодевшись крестьянами, мы направились в Чехию. Король отправил за нами погоню, возглавить которую вызвался Мартин Зборовский.

– Кто?

– Да-да, отец того пана, что убил вашего друга. Похоже, дурные качества у них в семье передаются по наследству. Пан Мартин был редкостным негодяем. Он расставил ловушку: договорился с одним из знакомых, что тот примет нас в своем замке, притворившись другом. Димитрий поверил ему, и в один несчастливый день моего супруга схватили. Зборовский приказал избить его и заковать в кандалы. Он повез его в Польшу, но по дороге до него дошли слухи, что король чешский хочет освободить Димитрия, и пан Мартин… он просто приказал убить моего мужа.

Она судорожно вздохнула, и Франсуа мучительно захотелось успокоить ее, погладить по волосам, прижать к груди.

– Меня вернули в замок матери. В Остроге я познакомилась со своим дальним родственником, князем Семеном Слуцким, и влюбилась в него без памяти. Это чувство не шло ни в какое сравнение с тем, что я испытывала к своему мужу. Там была скорее привязанность женщины к своему первому мужчине, а здесь… Я грезила о нем днем и ночью и не могла представить своей жизни без него.

Эльжбета замолчала, задумчиво глядя куда-то вдаль. Франсуа мягко спросил:

– Что же случилось дальше?

Княгиня с недоумением посмотрела на него, словно пытаясь понять, что он тут делает. Было видно, что в своих мыслях она унеслась далеко отсюда.

– Ах да, – наконец опомнилась она. – Пан Зборовский настаивал, чтобы я вышла замуж за одного из его сыновей, но король решительно воспротивился этому. Он приказал мне обвенчаться с другим вельможей, графом Лукашем Гуркой, преданным его сторонником. Это был некрасивый, ревнивый и жестокий мужчина, не вызывавший у меня ничего, кроме неприязни. Мама поддержала меня и категорически отказалась благословлять этот брак. Мы с ней отправились в Краков, чтобы попытаться как-то повлиять на короля. Нас приняли в Вавельском замке, но разместили в разных покоях. И вот однажды Сигизмунд Август самолично пришел ко мне и сообщил, что моя мать вынуждена была срочно вернуться в Острог, а мне приказала выйти замуж за пана Гурку. Я не хотела в это верить, но его величество показал мне мамин перстень в знак того, что она благословляет этот брак. Так что, как бы ни был неприятен мне жених, пришлось согласиться, ибо, как вам уже известно, я не считала возможным противиться воле матери. Нас обвенчали в Вавельском замке в присутствии короля, и я стала женой ненавистного пана Лукаша.

Эльжбета говорила спокойно и даже вроде бы равнодушно, но чувствовалось, что воспоминания причиняют ей боль.

– Вскоре мой супруг отправился на войну с Московией, а я… я вдруг встретилась в замке со своей матерью. Она рассказала мне, что ее схватили, силой отобрали перстень, все это время держали взаперти, а теперь выпустили, очевидно, полагая, что дело сделано. Узнав об этом подлом обмане, я отказалась признавать пана Лукаша мужем, мы с матерью бежали во Львов и укрылись в доминиканском монастыре. Оттуда я смогла снестись с возлюбленным, и князь Слуцкий прислал известие, что скоро будет у нас. Я с нетерпением ожидала его, но все-таки он опоздал…

Она помолчала, видимо, вновь переживая те далекие дни.

– Король, взбешенный нашим непослушанием, отозвал пана Гурку из похода, и вскоре тот уже осаждал стены укрывшего нас монастыря. В это время во Львов приехал князь Слуцкий… мой дорогой Семен… и в одежде нищего сумел-таки пробраться в осажденный монастырь. Не могу передать вам, дон Францишек, как я была этому рада. Нас обвенчали и…

– Как? – удивился Франсуа. – Вы же были замужем.

– По нашим законам брак считается действительным, если, кроме венчания, сыграна свадьба и подписан брачный договор. Поскольку пан Лукаш торопился в поход, никаких бумаг подписать мы не успели, так что, можно сказать, к моменту венчания с князем Слуцким я была свободна.

– Чудеса…

– Да, наверное. Впрочем, и с ним свадьбу сыграть мы не успели. Счастье наше длилось недолго: король прислал грамоту львовскому старосте, и тот убедил монахов сдаться. Пан Лукаш с отрядом головорезов ворвался в монастырь, схватил меня и увез далеко на север, в свой родовой замок в Шамолутах. Не желая изменять своему возлюбленному, которого считала законным мужем, я отказала в близости графу Гурке, чем необычайно прогневала его. Он запер меня в замковой башне, из которой мне разрешалось выходить лишь в костел, да и то по вырытому давным-давно подземному ходу. Сходя с ума от ревности, пан Лукаш приказал надеть на меня маску, чтобы никто не мог видеть моей красоты. В этой холодной, продуваемой всеми ветрами башне, с маской на лице я просидела больше тринадцати лет в полном одиночестве. Иногда этот деспот наведывался ко мне с одним и тем же вопросом: не передумала ли я. И каждый раз получал отрицательный ответ…