Сергей Лукьяненко - Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018 [сборник]

– На вашем месте я не произносила бы вслух имя этого ужасного человека, – сказала дама, гневно глядя на старика. – Имя Питера Эндрюса оскорбляет слух порядочного человека.

– И как вы заставите меня замолчать, песья матрона? – оскалился старик. – Питер Эндрюс – это я, и не стыжусь своего имени. Я тот самый Эндрюс!

– Если вы тот самый Эндрюс, мистер, – прошипела дама; собачка заскулила и сунула острый нос ей под мышку, – то я, мать капитана аэростата «Виргиния» Рудольфа Скотта-Фишера, проклинаю вас.

– Бедолага беден и одинок, – продолжал торопливо шептать на ухо Уайту часовщик, в то время как старик, скаля щербатый рот и приплясывая с криком: «В гробу! В гробу я видал вас всех и ваши рафинированные проклятья. Пар и пыль!», дергал даму за ленты на шляпке, а мопса – за тощий хвостик. – Вот и пытается привлечь к себе внимание. Будь он тот самый Питер Эндрюс, едва ли довел бы себя до такого плачевного состояния. Скорее всего фамилия его и правда Эндрюс, а имя… может, действительно Питер. Но тот самый… Вот что, Генри. – Фергюс придвинулся ближе к молодому человеку и прошептал: – Я дам старику десятку за его часы и еще доллар вам, если вы его уведете. В полдень один очень важный клиент зайдет за своими часами, которые я взялся починить, и мне не хотелось бы, чтобы столь уважаемый в Нью-Йорке человек стал участником очередного спектакля Старого Пита.

Фергюс доверительно заглянул в глаза молодому человеку и, по-отечески взяв за руку, вложил в бледную ладонь юноши потертый серебряный доллар.

– Вот что, Пит, – заговорил он подчеркнуто громко, вполголоса извинившись перед леди. – Только из уважения к тебе я дам за брегет десять долларов. И добавлю еще пятерку, если не увижу тебя в моей мастерской до пятницы. Знаю, что дольше ты не утерпишь.

Старик скривился, прикидывая в уме выгоду. Поколебавшись не более десяти секунд, он подошел к столу, положил на зеленое сукно свои часы, другой рукой ссыпал доллары в карман потертого пальто.

– До встречи, мистер Фергюс! Когда черти будут жарить тебя в аду, я замолвлю словечко. – Он степенно поклонился оскорбленной даме, приподняв пыльный цилиндр. – Мадам! Мистер Уайт!

Старик вышел, заставив колокольчик над дверью залиться нервной серебристой трелью.

– Так что вы хотели заложить? – поинтересовался Фергюс у молодого механика, но тот, отрешенно махнув рукой, выскочил за дверь вслед за стариком. Окликнул его. Часовщик пожал плечами, всем корпусом поворачиваясь к даме, и расплылся в широкой улыбке.

– Ваши часы готовы, мадам Скотт-Фишер. Простите за этот спектакль. Бедный старик. Он совершенно безумен. Иногда я подкармливаю его, покупаю всякую всячину, что он приносит…

Мадам скупо перекрестилась, смахнув пальчиком в перчатке слезу, и открыла кошелек.

– Мистер Эндрюс!

Генри Уайт бежал по улице, недоумевая, как старик сумел так далеко уйти. Он нагнал старого чудака в сквере. Тот шел, что-то бормоча себе под нос, и в задумчивости развил такую скорость, что не снилась многим молодым. Его потертые ботинки так и мелькали над булыжниками мостовой.

– Пар и пепел! – хрипел он. – Пар и пепел!

– Мистер Эндрюс! Подождите!

Он остановился, поднял на Генри красные усталые глаза.

– Молодой Уайт! Надеюсь, вы не хотите меня ограбить? Вот. – Он вынул из своего кармана горсть монет и быстрым движением затолкал в карман пальто Генри.

– Что вы! – попробовал возмутиться тот, но старик остановил его жестом.

– Нет. Мне все равно не хватит. Этот гидравлик, Гримсон, просит шестнадцать. Да, юноша, да. Я, «тот самый Эндрюс», не могу починить проклятый пресс! А ведь сам его сконструировал. Я совсем старый, юноша. Какая гадость эта старость. Если бы кто сказал мне, что она такая мерзкая, я удавился бы еще лет десять назад. А теперь уж поздно, придется доживать.

Старик сердито потер слезящиеся глаза.

– Пепел и пар! – повторил он. – Я столько лет превращал этот мир в пепел и пар, чтобы заставить его кружиться. Я так и сказал этому хлыщу Тедди Рузвельту – брось в топку все, чего не жаль, и то, о чем жалеешь, вскипяти этот мир, и он влетит на пару в чертов новый век. Но кто я был! Просто чертов британец, который посмел советовать президенту Америки.

Эндрюс прижал ладонь к груди, словно готовясь запеть гимн, но закашлялся, согнувшись пополам, а потом рассмеялся каркающим диким смехом и продолжил:

– Когда немцы подняли в воздух своего «Графа Цеппелина» на паровом жиффаровском двигателе, усовершенствованном до пятнадцати лошадиных сил, наши прибежали. Закричали: нам надо! Сделай! Я дал им «Эр сто», а за ним его братца – «Эр сто один». Никто не помнит, что именно я предложил первые варианты конструкции. Англичане редко помнят работяг. Тогда я был никем. Знаешь ли ты, каков он был, мой первый дирижабль? Когда «сто первый» попал в грозу весной тридцать первого, я плакал, мистер Уайт. Я плакал и жалел, что меня нет на борту. Англичане сдались, а я… я перебрался сюда. На эту проклятую благословенную землю, где все решают деньги. И пришел к Тедди Рузвельту и сказал ему про пепел и пар! И знаешь, что он ответил? Он сказал: «Это дорого, мистер!» Их «Экрон» в тридцать третьем попал в шторм – и я оплакал его, как мой «Эр сто первый». А потом эти идиоты ухлопали на учениях «Мекон»! Я предлагал такую конструкцию, которая сделала бы вашу жадную страну царицей небес! Но эти боровы в конгрессе сказали… Да, юноша. Они сказали: «Это дорого, мистер!»

Старик снова закашлялся. Генри поддержал его под руку. Ветер усилился, и обоим пришлось поднять воротники пальто. Ветер, разозленный таким равнодушием, в гневе рвал с лип листья и бросал под ноги редким прохожим. Над крышами показался похожий на спину небесного слона верх аэростата.

– Дорого! – прокричал в лицо ветру Эндрюс. – И тогда я предложил им свой первый «Лонг-Пит»! Не золотой дирижабль, а грошовый аэростат на простеньком паровом двигателе всего в четыре лошади. Зато это было дешево. И знаешь, они это съели! Они сожрали и захотели больше! Никакой цеппелиновской системы отсеков! При чем тут безопасность! Деляга Эдисон всего лет пять как умер, и все тыкали мне в лицо его великим именем. Вот он умел делать деньги из ничего! Единственный провал за всю жизнь – вложился в эту глупость с электричеством. Но потом парнишка, этот Тесла, сгорел во время испытаний своей машины молний. Превратился в пепел. Тогда-то все и поняли – только пар. В топку все, что горит! Пар – золото этого мира. Его можно продать, его можно купить. Он служит и не бастует. А тем, кто хочет бастовать, мы положим к зарплате бесплатный месячный билет на аэростат. Катайся по небу, братец.

Старик махнул рукой себе за спину, где медленно шел над вершинами деревьев «Длинный Пит». Желтые и белые флажки на гондоле трепетали на ветру, и дирижабль походил на раздувшегося от сытости клеща, отчаянно семенящего в воздухе коротенькими лапками.