Сергей Лукьяненко - Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018 [сборник]

Только теперь я заметил рядом с манекеном неприметную дверцу. Что там за ней? Какой-нибудь новый смертельный сюрприз? Страна драконов или упырей? Вряд ли сюда ходят те, кто живет в раю. А значит, там скорее всего ад. Но это ничего не меняет. Я все равно должен туда попасть. Тем более что это оказалось так просто…

Я открыл дверь и вошел.

Широкое стеклянное окно отделяло меня от… обычной комнаты. Шкаф, диван, телевизор на стене. Два окна на улицу задернуты тюлевыми занавесками. За окнами – солнечный летний день, щебетание птиц, гудки автомобилей.

Сразу за окном, перед которым я стоял, на письменном столе лежала компьютерная клавиатура, мышь на коврике. За столом в кресле сидел лысоватый, но еще молодой одышливый толстяк-недомерок и возбужденно кричал в телефонную трубку:

– Слышь, Вован, что-то я не врубаюсь! Запустил игруху с чит-кодом этим… ну, где бессмертие и всего до хрена. Ну да, год-мод этот долбаный. А меня там какой-то перс мочит так, что клавиши залипают! Нет, бессмертие есть, но засада в том, что он меня кандохает, как мамонта, я повернуться даже не могу, чтоб стрельнуть. Не знаешь, как его мочкануть? Что? Попробовать выключить год-мод? И снова включить? Щас попробую. Так… год-мод – офф. Выключил…

Дальше я слушать не стал. Изо всех сил саданул ногой в стекло, отделяющее меня от комнаты… и оно вдруг со звоном разлетелось, брызнув осколками прямо в морду Высочайшему недомерку! От неожиданности он так резко откинулся в кресле, что вместе с ним полетел на пол. Трубка выпала из его руки, клавиатура с мышью слетели со стола. Я неторопливо перенес ногу через раму окна, пригнулся и легко пролез внутрь. Все-таки есть прямая польза от этих новых огромных мониторов в полстены!

– Вот мы и встретились снова, Ваше Высочайшее Величество, – сказал я, наклоняясь над ублюдком, в ужасе прилипшим к полу. – Теперь я буду стрелять, а ты будешь бегать по своему миру…

И поднял рокет-ланчер.

Психос был стар, но со временем не ослаб, а, наоборот, окреп. Одно это уже настораживало. Жилистый крепкий старик, он цеплялся за жизненный свет пятилетнего мальчишки умело и упрямо, как клещ. А может, и не старик. Может, старуха. У таких древних личность сглаживается, остается в основном неуемный голод. Они и цепляются – голодом. Мальчишка посинел и слабо подергивался, глотая воздух, кажется, уже не ртом, горлом. Когда одержимость прорывалась, мутно глядел тебе в глаза и смеялся, смеялся. Ты вспомнил старый фильм, «Экзорцист». Вранье, все вранье про блевотину и пляшущую кровать, но вот про смех – не солгали. Впрочем, это было еще до Апокалипсиса. Никто тогда и не догадывался, чем обернутся единичные случаи, а само слово, утратив первоначальный смысл, означало что-то вроде «конца света». Но теперь к слову вернулось его истинное значение. Откровение. Снятие покрова. Прободение психосферы. Чушь собачья. Впрочем, все кажется чушью собачей, когда у тебя под руками хрипит горлом пятилетний пацан, а ты, лучший из лучших, цербер высшей категории, только и можешь, что клювом щелкать и слушать идиотский смех. Они стали необычайно сильны. Директор говорил, прут из глубинных уже слоев, из самого Тартара.

– Из Тартара так из Тартара, – скрипнул зубами ты.

– Что? – дернулся служка, пришедший сегодня с тобой в эту обитель скорби.

А проще говоря, практикант, явившийся перенимать опыт старшего коллеги. Желторотый, неопытный. Медики из бригады «Скорой помощи» и ухом не повели. Привыкли к странностям экзорцистов. Ты усмехнулся.

– Имя, сестра, имя.

Парень в синей медицинской робе прогудел:

– В прошлую пятницу, говорят, Ликаон прорвался. Ваши за ним по всей Антиохии гонялись-гонялись, гонялись-гонялись. Правда? Или брехня?

Он был высокий, сутулый, сильно небритый. С кругами под глазами, как без них. Вторая ночная наверняка.

– Гонялись, – признал ты, прикладывая ладонь ко лбу мальчишки.

Под ладонью чувствовался липкий пот. Холодный. Меду бы пацану, шарф на шею и в койку.

– А если Гекатонхейры пойдут? – тихо произнесла рядом с ним сестрица.

А может, не сестрица. Может, реаниматолог или анестезиолог. Молодая, недавняя выпускница. Старательная. Аккуратная. И тоже до предела замотанная и невыспавшаяся.

– Пойдут так пойдут.

– Может, камфары ему?

«Все лекарства у вас, что ли, кончились?» – злобно подумал ты. Камфара. Еще бы лоботомию предложили.

– Ему нужен воздух. Не толпитесь.

Ага, как же. В тесной комнатке – обычная малогабаритка – было не продохнуть. За порогом бледнели и краснели родственники, толстая, неряшливая мать и тощий, плюгавенький папаша. Впрочем, это ты зря. Родственников понять можно. Единственный ребенок. Будь у тебя сын и прилипни к нему чужой, старый психос из Тартара, – как бы ты еще там попрыгал?

– Почему вы ничего не делаете? – словно подслушав твои мысли, истерично крикнула мать. – Он же умирает! Илюшенька!

Всхлипнула, всплеснула полными руками. Отец ее удержал, но видно было – долго не продержит. Рослый и сутулый санитар на всякий случай сделал несколько шагов к ним. Что-то он там держал в кулаке, возможно, ампулу с успокоительным. Не важно.

– Психос некрос , – привычно затянул ты, прикидывая тем временем, как бы его подцепить. – Апаге панта эк сома эмвиос …

Формула была предназначена для зрителей. Как и в том, старом фильме. Или как чтение Евангелия известным семинаристом Хомой Брутом. Чистая формальность. Мел куда эффективней, хотя и не защищает от Хтоноса, более известного под именем Вий. А кто тут у нас? Под чьим именем был известен ты, когда тебя запихнули в Тартар? Или тебе просто не повезло – рожденный слишком поздно, ты не был обезволен у Белой Скалы и не сошел в Черное Пламя, не послужил пищей и питьем великолепной Семерке… Впрочем, да, экзорцист, ты уже заговариваешься. Гептархи появились позже. Много позже. Тогда их было больше, и звали их олимпийцами.

Этот речитатив, на первый взгляд бессвязный поток мыслей, помогал расслабиться. Расконцентрироваться. Погрузить сознание в священную Лиссу-безумие, хотя восточные экзорцисты по-прежнему предпочитали называть это медитацией. Бестелесность. Перешагнуть грань, пробить порог, зажечь свой фос вита в царстве теней. В царстве конкретно этой тени, потому что тени не видят друг друга и друг для друга не существуют. Так работают экзорцисты – зажигая огонь своей жизни, переводят огонь на себя.

Тут старое кино не солгало во второй раз, хотя и правды не сказало. Экзорцист впускает в себя тень, делясь толикой своего жизненного огня, но не служит ни газоотводной трубкой, ни контейнером для сливания демонических отходов. Ему нужно одно – имя. Отведавший жизненного огня вспомнит свое имя, знающий имя – обретет власть.