Андрей Дашков - Андеграунд

Бармен сосредоточенно уставился на потемневшую картину, висевшую на противоположной стене узкого помещения. От двери Бут не разглядел, кто изображен на холсте. Пьяный что-то бормотал себе под нос, то ли силясь вспомнить, то ли затверживая наизусть. Когда Бут робкими неслышными шагами приблизился к стойке, он разобрал слова:

– «…Все началось с появления в городе этого мрачного человека в просторном плаще багрового цвета, подбитом коричневым мехом, и всем нашим сразу стало ясно, чем хорош такой плащ…» Не помните, как там дальше? – неожиданно обратился бармен к Буту.

– «…На нем почти не заметны пятна крови», – закончил Бут по памяти.

Бармен шлепнул ладонью по стойке.

– Точно! Чертовски трудно держать в памяти всю эту дребедень.

– А вы не пробовали записывать? – задал Бут явно провокационный вопрос.

Пьяный посмотрел на него, как на идиота, и погрозил пальцем.

– Не балуйтесь, дружище! Вижу, вы еще неопытный, – так я вам кое-что объясню. Если вас застукают за этим делом, то на первый раз отрубят руку. На второй – отрежут язык. А на третий – выколют глаза. И так далее…

Бут вдруг ярко представил себе эти слепые и немые обрубки, катящиеся сквозь бесконечную прямую кишку – каждый в своем изолированном измерении – без надежды на понимание, без возможности быть услышанным или хотя бы закричать от боли. Метафора существования? Нет, в словах пьяного шута содержалось что-то более зловещее.

Бут пытался защититься от того, что просачивалось сквозь ветхую ткань кошмара.

– Я видел совсем другое, – возразил он.

– Не знаю, не знаю, – сказал бармен. – Но сделайте это трижды – и, клянусь дьяволом, вы уже ничего не сможете видеть!

Бут предпочел сменить тему:

– Что это за памятник там, возле сквера?

– А-а. Местный герой. Пример для подражания. Перед смертью сжег все свои рукописи. Теперь он у нас один из главных ликвидаторов.

Бут уже знал достаточно, чтобы не спрашивать, о какой «ликвидации» идет речь.

В этот момент в бар вошел человек, который умер в нищете и безвестности на четыре года раньше Бута. Последний считал его непризнанным гением и даже пару раз произнес это вслух на каких-то приемах. У человека (вернее, у существа – ибо по эту сторону смерти все становилось чем-то иным, неописуемым) был взгляд сомнамбулы, и двигался он как-то странно – скованно и беспорядочно, – но прежде всего обращал на себя внимание пустой рукав черного пиджака, болтавшийся, словно траурное полотнище или лента на венке.

Существо, похожее на собственную тень и побывавшее гениальным писателем в мире людей, приблизилось к стойке, за которой уже торчали двое, и медленно опустилось на высокий табурет. У Бута возникло впечатление, что оно боится рассыпаться, как скульптура из пепла. Когда оно открыло рот, Бут поймал себя на том, что ожидает услышать нечленораздельное мычание и увидеть обрубок языка.

Но существо вполне внятно произнесло:

– Наконец-то удостоился чести. Приглашен к боссу.

На бармена это не произвело особого впечатления. Он состроил кислую гримасу, будто для него приглашение к боссу было плевым делом, и тоном брошенной любовницы заметил:

– Что ж, по крайней мере, вам будет о чем поговорить. Если позволите, один бесплатный совет: поменьше болтайте о себе. Он любит, когда его творчеством восхищаются. Но без грубой лести. Либо вы искренни, либо вас ожидает весьма холодная встреча.

– Хм. – Бут был удивлен и немного забылся. – А разве он тоже… того?

– Конечно, – кивнул пьяный, закатывая глаза. – Пописывает на досуге. Но нам всем далеко до него. Вы же понимаете – миллиардные тиражи. Куча времени и такая же огромная куча бестселлеров. За десяток тысяч лет ведь можно кое-чему научиться.

– Но я, черт возьми, не припоминаю… – начал было Бут и осекся. Его озарило.

– Псевдонимы, – объяснил бармен, уже не казавшийся пьяным. – Кроме того, он не стеснен в средствах. Я сам видел бланки договоров… – Он замолчал, будто наконец сообразил, что сболтнул лишнее, однако со стороны это выглядело как хорошо рассчитанный ход.

Бут поежился. Ему сделалось не по себе – в первую очередь от своей прижизненной слепоты. Но теперь все прояснилось. И все-таки он задал еще один вопрос:

– Кстати, насчет бестселлеров. Неужели у него хватило наглости написать…

Он мог не продолжать. Бармен прекрасно его понял. И проговорил, округлив глаза:

– Гордыня. Дьявольская гордыня.

Они надолго замолчали.

– Почему я? – вдруг хрипло спросило существо.

– Ну, по-моему, причина очевидна, – ответил бармен. – Ваши книги. Они были слишком хороши. Те, кто читал их, уже не думали о Нем. – Он ткнул пальцем куда-то вверх. – Смешные создания! Они не думали даже о себе, о том, зачем пришли в тот мир и куда идут. Ваши книги стали великолепными экспонатами бесконечной галереи, в которой можно заблудиться на всю жизнь. Они и заблудились – потерянные люди, сердца, пронзенные красотой и любовью… Но мы-то с вами знаем, – он заговорщицки подмигнул обоим своим неблагодарным слушателям, – что это всего лишь маленькая белая ложь.

Для пьяного он был чересчур красноречив.

Существо помотало головой, не находя слов.

– Да-да, – с бесконечным дружелюбием сказал бармен и погладил его по единственной руке. – Так что вы, вне всякого сомнения, наш коллега. Удивляюсь только, почему вас не пригласили на работу раньше. Намного раньше. Сколько пользы боссу вы могли бы принести!

Апрель – май 2002 г.

Я рою могилы. Если хотите, вырою могилу и для Вас – непременно с учетом Ваших пожеланий. Я сделаю это за символическую плату. Мне нравится моя работа. Большую часть времени я провожу на свежем воздухе и в тишине, нарушаемой разве что пением птиц и шелестом листьев. Постепенно я привыкаю к молчанию и запаху сырой земли. Привыкнете и Вы.

Кроме того, мне доставит истинное удовольствие видеть, как изменится Ваше лицо, когда Вы осознаете, что речь идет о действительно последнем приюте, и приметесь выбирать для него место. Многие относятся к выбору слишком серьезно, а некоторые придают добротному, со вкусом сделанному памятнику и приличному соседству едва ли не большее значение, чем домам живых.

К сожалению, миллионы и миллионы лишены права выбора. Подавляющему количеству людей место на кладбище определено бездушной бюрократической машиной. Наша уродливая цивилизация задыхается в тисках смерти. Мертвых слишком много, чтобы уважать последние желания живых.

Но могилы примиряют всех. Рядом лежат бывшие враги и любовники, родители и дети, святые и грешники, философы и убийцы. И хотя творческой работы у меня становится все меньше и меньше, я не жалуюсь. Теперь каждый клиент на дорогом счету. Недавно приходил один. Судя по его виду, он еще не скоро увидит узор на внутренней стороне крышки гроба. Тем не менее он отнесся к смерти с должным почтением. Мы долго бродили с ним по кладбищу. Я показывал ему самые потаенные уголки. В конце концов у него испортилось настроение, и он заторопился куда-то. На прощание он бросил, что придет еще раз. Я не удивился. Выбор труден, даже если смерть представляется далекой.