Эрин Боумэн - Заложник

— Ксавье? — спрашиваю я.

Он удивленно смотрит на меня. Я вижу, что его взгляд останавливается на моих глазах: цвет серый, а не голубой. Тогда он узнает меня.

— Грей! — выкрикивает он. Мы пожимаем друг другу руки, и он хлопает меня по спине, как обычно делает старший брат. — Что за черт произошел с тобой? Где прячется твой брат?

Потом он заканчивает игру и ни разу не промахивается. Мы отходим в сторону. Год назад его поймали повстанцы как заложника. После того, как он узнал о вранье Франка, он сменил сторону. Я рассказываю ему мою историю, короткую версию, полную необходимой лжи, но он ничего не замечает. Когда я говорю о Блейне, моя совесть напоминает о себе. Мне нужно снова навестить его.

Ксавье представляет меня Семми, которой двадцать один. Она из Теама и перешла к повстанцам, когда ее отца расстреляли за то, что он подделал карточку на воду.

Бри и я присоединяемся к игре, которую они называют «дартс». В игре два на два мы с треском проигрываем. Не очень-то хорошо у меня получается бросать ровные стрелки с правильной силой тяжести. Ксавье пытается исправить положение моей руки и стойку, но это не особо помогает. Я виню в этом выпивку.

Наконец, мы заканчиваем игру и садимся за высокий стол. Хал и Полли присоединяются к нам. Мы сидим на высоких табуретках, много пьем и играем в Проклятую ложь. Она похожа на нашу игру в Клейсуте. Бри лучшая врунья из всех. Снова и снова она обводит нас вокруг пальца, и ее обман никто не может раскрыть. Я узнаю, что, когда ее забрали в Теам, она была одна. У нее нет ни братьев, ни сестер, мать давно умерла. Она думает, что отец тоже умер, после того как не смогла найти его в долине Расселин. Кроме того, я узнаю еще пару других совсем обыденных деталей, которые по какой-то причине кажутся мне более впечатляющими, чем вся история ее жизни. На ее бедре родимое пятно в виде полумесяца. Ее любимый цвет фиолетовый, цвет облаков перед закатом. Она до сих пор не может привыкнуть засыпать без шума прибоя.

Игра продолжается, и мы смеемся все громче и громче. Все участвуют. Я не могу вспомнить, когда последний раз так смеялся.

Намного позже, когда все веселятся и уже сильно пьяные, Бри пытается дойти до стойки за выпивкой и падает с табуретки. Полли просто визжит от смеха, и все тоже смеются.

— Отведу ее домой, — объявляю я. Никто не возражает, ей на сегодня хватит. Мы долго добираемся до ее квартиры. Я тоже принял изрядно, и Бри все время отправляет меня не в те коридоры, и потом мы, спотыкаясь, возвращаемся обратно. Она всем своим весом висит у меня на шее и невнятно бормочет то, что никогда не сказала бы трезвая: какой я милый, что вступился за нее перед Дрейком, как она хочет еще раз все начать с начала, тогда она не была бы такой грубой во время моего ареста.

— Так сложно понять правду, — лепечет она, когда мы подходим к ее комнате. — И ты, наверное, боялся… Ты знаешь, когда. Когда мы думали, что ты… клон, — она молчит некоторое время. — Мне жаль, что я не была милой с тобой, — добавляет она.

— Не нужно, — отвечаю я. Осторожно отпускаю ее и пытаюсь открыть дверь. Она стоит и качается, как лист на ветру.

— Правда, мне очень жаль, — продолжает она упрямо. Рубашка со-скользнула с плеча, а глаза такие голубые, что кажутся мягкими синими озерами. Она подходит очень близко ко мне, так, что ее ресницы касаются моего подбородка, и кладет руки мне на грудь. Я знаю, чего она хочет, и отворачиваюсь.

— Почему ты не хочешь меня поцеловать? — просто спрашивает она. Ее голос как у ребенка.

— Ты совсем не хочешь, чтобы я поцеловал тебя.

— Хочу.

— Нет, не хочешь.

Застыв, мы стоим перед дверью. Бри опускает руки.

— Я для тебя некрасивая.

— Не в этом дело, — возражаю я.

— Почему тогда? У тебя есть девушка? Ты женат?

— Что значит женат?

— Ну, ты знаешь — два человека, кольца. Навсегда вместе, — она слегка колеблется.

Я думаю об Эмме. Вместе как птицы.

— Нет, я не женат, — говорю я.

— Тогда поцелуй меня, — она прижимает руки к моей груди и снова подходит ближе. На этот раз мне сложнее отказывать ей. Как всегда, мне хочется подчиниться своим чувствам. Но не с Бри. Мы полные противоположности. То, что мы чувствуем, скорее всего утром исчезнет. Кроме того, я люблю Эмму. Эмму, а не Бри.

— Я не могу, — говорю я и беру ее за руку. Рука у нее теплая и мягкая под моей ладонью. Слова вырываются у меня быстрее, чем я успеваю подумать. — Но если утром ты проснешься и все еще будешь этого хотеть, я поцелую тебя.

Бри смеется. Потом нагибается вперед, и ее тошнит на мои сапоги.

Когда следующим утром я захожу в зал для тренировок, то не нахожу там Бри. Элия еще раз заставляет нас пройти через ад. Каждый мускул в моем теле болит и напряжен как натянутая тетива лука. Мне кажется, что я разбит надвое, но во время упражнений мое тело постепенно расслабляется.

Когда, наконец, тренировка заканчивается, Элия снова поздравляет меня с моими успехами и покидает комнату вместе с моим отцом. Я иду в столовую, чтобы пообедать, разворачиваюсь на полпути и иду в больницу навестить Блейна.

Блейн лежит в кровати с чистой повязкой. Он все еще спит. Я стою в двери и смотрю на него. Медсестра прерывает меня, подходя ближе, но она не знает, что я боюсь. Проводить время с кем-то, кого могу потерять, самое худшее из мучений. Блейн и я преодолели это вместе после смерти мамы. Мы сидели на ее кровати, держали ее руку и говорили ей, что любим ее, и то, что это был день, когда она не проснулась, сделало все еще хуже.

Наконец я набираюсь, смелости и заставляю себя сделать несколько шагов. Я сажусь на край кровати и беру его руку. Затем разговариваю с ним, как предложила ночная медсестра. Я рассказываю ему все: о нашем пути через лес, о водопаде за скалой, о Бри и мятежниках, о нашем отце и о правде, которую я так долго искал, о Франке и Харви, о Проекте-Лайкос и похищении. Этот разговор открывает мне глаза на то, что сейчас я понимаю, как я одинок, несмотря на то, что у меня есть ответы. Без Блейна я только половина одного целого.

— Просыпайся, Блейн. Пожалуйста. Я не справлюсь один.

Я сжимаю его руку. Он спит, его грудь легко поднимается и опускается, но мне кажется, что он отвечает на мое рукопожатие. Это такое маленькое давление, что я не совсем уверен, произошло ли это вообще.

Я сжимаю его руку еще раз. И теперь я точно знаю, что мне не померещи-лось. Он сжимает мои пальцы.

— Блейн? Та можешь меня слышать?

Он снова сжимает мою руку.

А затем я зову медсестру, и когда она появляется позади меня, говорю ей, что нужно все проверить. Ей не нужно ничего проверять, так как в тот момент, как я говорю все это, Блейн медленно поднимает веки.

— Блейн!

Старшая медсестра оттаскивает меня. — Осторожно, сынок. Мы же не хотим его напугать. Он впервые за несколько дней открыл глаза.